Малая Бронная

— Вот я тебе сейчас посплю… — И Соня привстала.

А мальчишки и рады, повскакивали, хохочут.

Они перешучивались с Соней, будто Али здесь не было. Взглянув на свои часы, Соня поднялась. Ребят словно ветром вдуло в цех.

— А почему они со мной не разговаривают? Боятся, что ли, меня? — не без обиды спросила Аля подружку.

— Стесняются. Ты симпатичная.

— Это на тебя они не должны глаз поднимать, блондинка с карими очами.

— Мы с ними вместе по Таганке гоняли, я им своя. И я постарше тебя, уже девятнадцать, вроде пионервожатой для мальцов этих. — И застенчиво улыбнулась.

В проходе шириной с Малую Бронную контролер ОТК, она же табельщица, статная Катюша лениво отпихивала рыжего коротышку, начальника смены Иванова. Соню схватил, к изумлению Али, Мухин, и его лицо залучилось морщинами — улыбался. Соня острыми локотками оттолкнула цыплячью грудь мастера и пошла к своему станку. Мухин надвинул кепочку на глаза:

— Эх, в трубу меня…

Аля и не заметила, как на нее налетел Дима. Она не сопротивлялась, только изумленно смотрела в его худое, разгоряченное лицо. И Дима разнял руки, отвел светлые глаза.

Работая, Аля не могла освободиться от неприятного чувства подавленности. Все в цехе принимали эту игру «в обжимки», как окрестила ее тетя Даша, а вот она, Аля, не может…

— Обидел? — спросил, подходя к ней, Дима и протянул пирожок, да с таким обезоруживающе-виноватым видом, что невозможно отказать ему.

— Спасибо.

— Мир? — просиял Дима. — Учти, пекла твоя свекровь. Я это серьезно, — и скрылся за станком.

Оттаскивая ящик набравшихся гильз к проходу, чтобы легче было его забрать грузчикам, Аля наконец-то поняла: Дима сделал ей предложение. Первое в ее жизни. Не считая шутливого сна Игоря под старый Новый год, в котором он видел свою будущую жену:

— Смотрю, а она такая знакомая, вроде бы ты…

Аля сочла это признание за подначку. Но то было год назад. А теперь вот Дима — с пирожком от свекрови. Неужели ни один парень не умеет сказать: я тебя люблю, будь моей женой? Или это устаревшая формула? А уж парадный костюм и цветы для таких случаев вовсе анахронизм? Или она сама старомодная, хочет чего-то книжного? Да все это ей ни к чему! В семнадцать лет замуж? Обалдеть! И тут же ужаснулась: о чем думаю? Война же…

А дома письмо от Игоря. Неужели? Наконец-то.

«Нет такой дружбы, которая не знала бы ссор… Если я обидел тебя болтовней… она мой щит…»

О чем он? С фронта — и такое…

Посмотрела на дату в конце письма… довоенное! Еще из училища. Из-за чего же они тогда поссорились? Кажется, из-за Алеши Карамазова.

— Вере твоего Алеши нужно подкрепление чудом.

— А что такое чудо? — спросила она.

— Человек. А не труп старца.

— Старец был человеком, облегчал души.

— Обманывал. Посюсюкает, а есть людям все равно нечего.

— Не мог же монах революцию устроить!

— Вот именно. Алеша жил эмоциями…

— Разум без эмоций… — И пошли-поехали в разные стороны.

Дурачки, смешные дурачки.

«Теперь твое право сказать: «пеняй на себя», или… ты простишь меня?»

Чего прощать? Только бы прислал настоящее, теперешнее письмо. После двадцать третьего июня. Именно в то утро постучали. Аля вскочила с постели, накинула халатик. В дверь просунулась мятая со сна физиономия Барина, и он скороговоркой, с дрожью в голосе зачастил:

— Звонил Игорь с Курского вокзала… Его эшелон… все училище на фронт. Велел тебе и деду Коле передать. — И, задышав прерывисто, схватился за волосы и захлопнул дверь.

Аля подняла всех, даже Пашка вылез из постели жены. И успели.

На перроне одни военные. Все в одинаковом зеленом, или, как теперь говорили, — цвета хаки. Который из них Игорь? Узнал дед Коля. Крикнул необычно, как никогда не называл Игоря:

— Внучек!

Тот услыхал. Подбежал. Загорелый, глаза блестят, веселый. А дома Барин в волосы вцепился от страха.

— Пришли? Ну, спасибо, други!

И уже команда:

— Па-а ва-го-на-ам!

Дед Коля припал к широкой груди внука, такой маленький, полуседой, старый… Оттолкнул, строго глянул сухими глазами, сказал отрывисто:

— Возвращайся… с честью.

Пашка, Горька, даже Славик хлопали Игоря по плечам и спине, аж гудело. Натка привстала на носки, приложилась к его подбородку сестрински. А Аля все пропускала остальных, чтобы последней ощутить тепло его руки. Поцеловать, как Натка, да еще на людях, не могла, не было у них еще такого. Вагоны уже двигались, а он все еще не выпускал ее руку… На ходу прыгнул в свой товарняк, засовывая в карманы папиросы, спички, конфеты, что надарили провожающие. Кто-то сзади него крикнул:

— Девушка, жди!

Игорь, держась одной рукой за поручень, скользил взглядом по дорогим лицам. Встретился глазами с Алей, и лицо его стало каким-то потерянным… Из вагонов кричали, махали руками и пилотками, а они сиротливой кучкой стояли на перроне, тоскливо глядя вслед эшелону.