Малахов курган

— Да ну? — шепотом отвечает брату Наташа, не поднимая от работы головы. — Ты поди ее толкни.

Веня кинулся к матери и толкнул ее.

— Вот она где! Погребенко, держи ее!

Марина охватила мать по поясу руками.

— Ступай, сударь! — отпихнув Веню рукой, крикнула Анна. — У Марины еще и приданое не накладено. Скрыня у ней пустая!

Она стояла грудь с грудью против комендора.

Маринка толкала мать в спину, но Погребенко, улыбаясь, держал руки по швам, будто вытянулся перед командиром на борту корабля, и не хотел отступать ни на пядь.

Веня крикнул ему:

— Верно: у ней пусто! Вон гляди!

Веня бросился к Маринкиной скрыне, поднял ее за ручку, стукнул колесцами об пол и толкнул — скрыня покатилась по полу. Марина за спиной матери звонко захохотала.

Лицо Погребенко вспыхнуло солнцем от ее смеха.

Хоня, ласково светя глазами, вздохнув, тихо сказала:

— Он ее и без сундуков возьмет. Счастливая моя Маринушка!

— Правильно сказать изволили, Февронья Андреевна, — серьезно подтвердил Погребенко, — не в сундуках счастье.

— Видать, моя младшенькая из всех четырех дороже, — вздохнув, молвила Анна и с грустью прибавила: — Ты у меня, Алексей Иванович, стало быть, самое дорогое хочешь взять? Не отдам!

— Не отдадите — сам возьму!

Погребенко побледнел, глаза его гневно сверкнули...

Марина, смеясь, выглянула из-под мышки матери, как цыпленок высовывает голову из-под крыльев клуши. Она, сияя, смотрела в лицо комендора и так тихо, что почти сама не слыхала, шептала:

— Приходите нынче вечером на музыку на бульвар!

— Бывайте здоровы! Прощайте, Марина Андреевна...

Погребенко попятился к двери и исчез за нею.

— Ох! — вздохнула Анна Степановна. — Одного только Мокроусенко недостает... Ах!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Бомба

Анна всплеснула руками. Не успела затвориться дверь за Погребенко, как снова тихо приотворилась и в комнату просунулась голова Мокроусенко.

— Чи можно, чи нельзя? — спросил Мокроусенко, хитро прищуриваясь.

Веня схватил дверь за скобу и потянул к себе, стараясь придавить шею Мокроусенко.

— От як? — удивился Мокроусенко. — То-то мне Погребенко сказав, що лучше б... — И он запел приятным голосом:

Лучше б было, лучше б было

Не ходить,

Лучше б было, лучше б было

Не любить!

Ой, Венька, задавил совсем! Не дайте, добрые люди, погибнуть христианской душе без покаяния! Отпусти, хлопче!

— Не пускай, не пускай его, Веня! — кричала Марина. — Дави!

Мокроусенко закатил глаза и захрипел. «Притворяется», — догадался Веня. Но ему сделалось жалко Мокроусенко. Мальчик выпустил скобу, и в комнату за головой Мокроусенко продвинулись боком его широкие плечи, а затем, вертя шеей, вошел и он весь. В горнице стало сразу тесно от его крупного, громоздкого тела.

Он отвесил низкий поклон Анне, касаясь мокрой шапкой земли:

— Добрый день, Анна Степановна!

Потом он отвесил по такому же поклону первой Хоне, потом в спину Наташе, не такой уж низкий, затем кивнул Марине, Вене погрозил пальцем:

— Ой, попадись ты мне, хлопче, на тихой улице!

— Сидайте, — пригласила Анна, — гостем будете. Если вы, Тарас Григорьевич, пришли до Ольги, то ее, видите сами, дома нет...

— Зачем до Ольги, я ее уже видел. Вас лицезреть было мое желание, Анна Степановна. Да кабы кто не знал, чудеснейшая Анна Степановна, что вы им мамаша, то, ей богу, сказал бы: вот две сестрицы.

Он указал левой рукой на Хоню, правой — на Анну.

— Чего это вы меня старите! — сердито отозвалась Хоня.

— Маменька, — воскликнула Марина, — он тебя хвалит, а сам на свой сундук глаза скосил!

— Мой сундук! Да никогда ж я не думал, что он мой, Анна Степановна! Я за дверью был, все слыхал. Вот дурни! В такие великие дни свататься! Не за тем к вам Мокроусенко является. Как бы сказать, чтобы вам угодить и себя не обидеть: Мокроусенко к вам с благородным намерением явился. Думаю, уж наверное, Могученки укладываются. Добра у них много. На три мажары не укладешь. Надо все связать, поднять — не женское это дело...

— Укладываться? Куда? Зачем? — в один голос вскричали встревоженные мать и дочери.

— Да как же ж! Ведь неприятель высадился, это уже не секретное дело: чуть не полста тысяч. И пушек множество... С сухого пути он нас достигнет не завтра, так через неделю.

— Затем и дали им вылезть на берег, чтобы прихлопнуть сразу. На море их не возьмешь: у них, слышно, чуть не половина кораблей на парах.

— Если уж его светлость дал им на берег высадиться, так и до города допустит...

— Неужто, милые мои?!

— Да как же ж? У них все войска со штуцерами[3], на тысячу шагов бьют прицельно. А наши — дай боже, чтобы на двести шагов. На всю армию у нас тысяча штуцерных, да и то по ротам, где по десятку, где по два десятка. Буду я дурень, если не припожалуют к нам на Северную сторону англичане, французы, турки...

— Мудрено им будет Северную взять! Там укрепление, — сказала Хоня.