Малахов курган

Наташа посмотрела на руки Стрёмы. Губы ее свело звездочкой, будто она попробовала неспелого винограда.

— Как вы могли на такое дело пойти, Петр Иванович... Желанный мой! — прибавила она, уронив голову на руки. Из глаз ее полились слезы.

— Полундра! — прокричал Веня сигнальное слово пожарной тревоги.

— Не согласно морскому уставу! — поправил Веню Стрёма. — Когда в крюйт-камере огонь, пожарную тревогу не бьют, а, задраив люки, выбивают клинья, чтобы оную затопить. И помпы не качают... Напрасно слезы льете, Наталья Андреевна. У меня в груди бушует такое пламя, что его и паровою помпой не залить.

— И ты не по уставу — руками огонь гасил! — заметил Веня.

— Да ведь, чудак ты, подмоченным порохом пушки не заряжают! Имейте это в виду, Наталья Андреевна.

Наташа перестала лить слезы, вытерла глаза и опять принялась за работу.

— Наталья Андреевна! — воскликнул Стрёма. — Оставьте в покое свои палочки на один секунд. Решите нашу судьбу. Довольно бушевать огню в моей груди!

— Чего вы желаете от меня, Петр Иванович?

— Мы желаем быть вашим законным матросом!

— Что вы, что вы! Очень круто повернули. Пора ли такие речи говорить? Война ведь. При вашем, Петр Иванович, горячем характере вас, чего боже упаси, убьют, и я останусь вдовою матросской... Радости мало!

— Эх, Наталья Андреевна! Ну, когда так, будьте здоровы, Наталья Андреевна!

— И вам того желаю, Петр Иванович!..

Стрёма ушел разгневанный.

Веня вскочил, закружился по комнате, кинулся обнимать сестру:

— Молодец, Наталья! Как ты его! Чего выдумал: свадьбу играть...

— Самое время! — отстраняя брата, сквозь слезы пробурчала Наташа. — Отвяжись! Поди на двор, что ли! Погляди, чего еще там.

Веня выбежал на улицу и крикнул вслед Стрёме:

— Напоролся на мель при всех парусах!

Стрёма не оглянулся. Навстречу ему шли с двуручной корзиной намытого белья мать Наташи, Анна Могученко, и сестрица Хоня.

Матрос снял перед ними шапку и прошел дальше. А женщины уже собирались поставить на землю тяжелую ношу, чтобы отдохнуть и поболтать со Стрёмой.

— Чего это Стрёма был? — спросила мать Веню, входя во двор.

— Свадьбу играть хочет!

— Ахти мне! Аккурат в пору!.. Давай, Веня, веревки — белье вешать.

Веня достал с подволоки веревки и начал с сестрой Хоней протягивать их тугими струнами по двору. Он влез на березку и, захлестнув веревкой ствол, оглянулся на мать.

— Сколько раз тебе говорить: не лазь на дерево, не вяжи за березу — на то костыли есть. Вот я тебе! — сердито кричит Анна.

Веня с притворным испугом спрыгнул с березы.

Мать вошла в дом.

— Обрадовал жених тебя, Наталья?

Дочь молча кивнула головой, подняв на мать красные, заплаканные глаза.

— Чего ж ты будто не рада?

— Не смейтесь, маменька, и без того тошно до смерти.

— Я не смеюсь. До смеху ли! Что ж ты ему сказала?

— Что я могла сказать?! Ведь убьют его! Вот у няни Хони в Синопе жениха убило...

— Эко дело — убьют! Я за твоего батюшку шла — не думала, не гадала, убьют иль что. Наглядеться не успела, а у него отпуск кончился. Я Михайлу родила в тот самый день, когда батенька под Наварином сражался с турками. Ранило, а жив остался. Да мы с тех пор еще сколько детей народили! Наше дело матросское уж такое.

— Маменька, так ты велишь мне за Стрёму сейчас идти?

— Воля твоя.

— Да ведь куда мне идти, коли его убьют на войне?

— В отцовский дом придешь, не выгоним...

— Маменька, свет мой ясный! — радостно воскликнула Наталья и залилась слезами.

Со двора послышались голоса. Мать выглянула за дверь и со смехом сказала Наташе:

— Еще жених пришел!

Высадка неприятеля

Веня на дворе, визжа от восторга, приветствовал нового гостя:

— Митя! Ручкин! Слушай... Какие депеши передавали? Что царь — получил депешу? Ответил князю?

— Погоди, Веня, твой черед потом. Дай мне поздороваться да потолковать с Февроньей Андреевной...

— Со мной много не наговорите, Митрий Иванович, — ответила Хоня. — Подите в горницу — там маменька с Наташей.

— А мне с вами более приятно... Вот вы какую иллюминацию наделали! Будто на флоте по случаю Синопской победы.

— И правда: двор, увешанный разноцветным бельем, напоминал корабль, расцвеченный флагами в праздник.

Хоня крепко сжала губы, отвернулась от Ручкина и ушла в самый дальний угол двора что-то там поправить.

— Экий я олух! — вслух выбранил себя Ручкин, спохватившись, что напрасно упомянул о Синопском сражении, и вошел в дом.

Веня — за ним.

— Шел я мимо с дежурства да думаю: зайду по пути... — объяснил Ручкин свое посещение, улыбаясь во все лицо.

— Нынче, видно, к нам всем по пути будет, — ответила Анна. — Скоро, поди, Мокроусенко с Погребовым пожалуют.

— Стрёму я встретил... Видно, тоже у вас был? Да что-то идет расстроенный.

— Да чему радоваться-то? Ты один сияешь, как медный таз, словно тебя бузиной натерли.

— Дела, конечно, не веселят, пока, однако, нет места и для печали... А Мокроусенко я тоже видел: он и точно говорил — надо зайти с Ольгой Андреевной повидаться.

— Вчера на бульваре видались, — промолвила Наташа.

— Время военное. Час за сутки считать можно. Вчерась, кто бы думал, а сегодня англичане в Евпатории высадку сделали!

— Полно врать! — оборвала Ручкина Анна.