Мальчик Джим

– Никогда раньше их не видел, – сказал дядя Корэн. – И вообще, что это такое?

– Перестаньте же! – сказала мама. – Иногда на вас уже терпения не хватает.

Дядя Зино положил руку Джиму на спину и слегка подтолкнул его в столовую. Джим осторожно приблизился к столу, как будто мог спугнуть перчатку и биту, если б двигался слишком быстро.

– Бита – подлинная, от фирмы «Луисвилл слаггер», – заметил дядя Зино. Возможно, она для тебя немного великовата, тогда тебе придется держать ее немного дальше от узкого конца, пока ты до нее не дорастешь.

Бита и в самом деле была для Джима тяжеловата и более чем на несколько дюймов длиннее, чем нужно. Он взялся руками за рукоятку и пропустил ее между ладоней вниз, так чтобы она по длине стала подходящей для свинга. Древесина была гладкой и прохладной, так тщательно отполированной, что Джим мог уловить в ней собственное отражение.

– Замечательная бита, – объявил он. – Она просто замечательная.

– Ну а теперь перчатка, – сказал дядя Зино. – Это «Роулингз». Я спросил продавца в магазине в Нью-Карпентере, какими перчатками пользуются игроки главной лиги, и он сказал, что «Роулингз». Тебе должно быть легко ловить мячи такой перчаткой.

Перчатка, как и бита, была великовата. Но ни сейчас, ни потом Джим этого не заметил. Толстые пальцы перчатки были сплетены вместе замысловатой паутиной ремешков из грубой кожи; шнурок на запястье прикреплен яркой медной кнопкой. Джим приложил перчатку к лицу и глубоко вдохнул ее запах. То был замечательный, почти забытый запах помещения, где у дядей хранилась сбруя. Джим мог часами просиживать в сарае, пока дяди чинили и смазывали сбрую – одному ему там играть не разрешалось.

Джим смотрел на маму и дядей, будто у него была замечательная история, которую он хотел бы им рассказать, да на беду не мог припомнить, на каком языке они говорят. Все казались такими счастливыми, словно они сами только что получили биту и перчатку, и только мамины глаза немного увлажнились.

– Это от всех нас, Джим, – сказала она. – Мы очень тебя любим.

– Говори за себя, Сисси, – сказал дядя Корэн. – Я бы не стал заявлять столь безоговорочно.

– Ну на дурачину-простофилю он потянет, – отозвался дядя Эл.

– Да, не вырос еще из детских штанишек, – сказал дядя Зино. – Но, думаю, он – с нами в одной связке.

Джим с битой

Летнее пастбище в сумерки.

Удар, которым мальчик был бы удовлетворен, никак ему не дается. Хотя соприкосновение с мячом происходит почти каждый раз после свинга, но нанести удар такой силы, какой рисует ему воображение, – не получается. Мяч не летит как ошпаренный в небо, а отпрыгивает в высокую траву, будто испугался какого-то шума. Словно привязанная веревочкой умирающая пчела, он еще слегка гудит, а потом катится к месту досадной остановки.

Дядя Зино подает. После каждого удара мальчика он прослеживает путь мяча до самой травы и без единой жалобы извлекает его каждый раз из нового потайного места. В том, что мальчику мало что удается, он винит себя. Просто бита слишком тяжелая. Он это понимал, когда ее покупал. Просто не хотелось каждый раз покупать новую, потому что мальчик растет. В глубине души он корил себя за то, что погнался за дешевизной.

Дядя Эл и дядя Корэн следили за полем, держась позади брата на невероятно оптимистичной дистанции. В наступавшей темноте лица их было не разглядеть, силуэты – практически одинаковые, разве что дядя Корэн – с бейсбольной перчаткой на левой руке, тогда как дядя Эл, будучи левшой, – с перчаткой на правой. Они выкрикивают слова одобрения каждый раз, когда мальчик делает удар по мячу. Они приветственно сталкиваются кулаками в бейсбольных перчатках, но это исключительно ради племянника: они уже не верят, что мяч долетит до того места на поле, где они стоят. А ближе они не передвигаются, так как мальчик из-за этого расстроится.

У всех троих братьев маленькие перчатки без карманов – старомодные бейсбольные перчатки, которые у них еще с той поры, когда сами они были мальчиками. Рукавичка дяди Эла была сшита для игрока на поле с рабочей правой рукой, но он носил ее не на той руке так долго, что уже этого не замечал. Каждый из дядей с удовольствием сыграл бы в бейсбол, если бы кто-то предложил. Но шли годы, а никто не предлагал. Так они хранили свои маленькие, должным образом смазанные бейсбольные перчатки, как реликвии, считая при этом, что такое предложение дело не банальное, но между тем – неотвратимое.

Мальчик изучает дядю Зино: он видит, как его лицо будто озаряется тихим светом, похожим на свет луны, видимый из-за облаков. Оно меняется – сотнями незнакомых лиц, незнакомых улыбок. И мальчик смотрит, пока глаза его не начинают непрерывно моргать, а ему хочется лишь одного: видеть только, что там, в этом лице.

– Все нормально, Док, – говорит дядя Зино. – Смотри на мяч. Вот он пошел.