Мальчик из джунглей

Стоило мне отшвырнуть палку, как тут же кто-то из орангутанов хватал другую палку и проделывал то же самое, а двое его собратьев повторяли за ним. Что бы я ни делал, они делали то же самое – кроме разве что плавания. По вечерам они помогали мне строить гнездо для ночлега. Они сгибали ветки и прутья, сплетали из них прочное основание, а потом приминали на нём свежую листву, чтобы получилась постель. Малыши были на диво толковые, они мигом соображали, как удобнее и быстрее проделывать то, чему они научились от меня. Иные ветки я и не мечтал согнуть, а им это было легче лёгкого. Инстинкт безошибочно им подсказывал, какая ветка нужна и где её взять. У них были такие сильные руки, плечи и пальцы – не то что у меня.

Чем дольше мы странствовали бок о бок, тем больше я убеждался, что мы очень похожи. Орангутаны, как и люди, испытывали кучу разных чувств: привязанность, ревность, страх, горечь, гнев, симпатию, сопереживание, радость и грусть. Они учились точно так же, как учимся мы, – на чьём-то примере или путём проб и ошибок. И как любая малышня, они обожали игры. И мы с ними резвились вовсю: играли в прятки и в догонялки, боролись, напрыгивали друг на друга из укрытия. И когда мы вот так возились все вчетвером, я чувствовал, насколько они доверяют мне, насколько считают своим. Я для них был как мать, а они для меня – как дети.

Но на самом деле больше всего мне нравились в них нечеловеческие черты. В посёлке мистера Энтони я насмотрелся на насилие и расчётливую жестокость. Орангутаны быть жестокими просто не умели. Природа создала их миролюбивыми и великодушными. Ну да, мне и люди такие попадались – Кайя, например, или мои близкие, или друзья дома. Но, размышляя о людях и животных, я мало-помалу пришёл к выводу: только люди способны осознанно быть жестокими. Не все, конечно, а такие, как мистер Энтони, убивающий ради наживы и для забавы. Люди, которые губят мир вокруг себя.

Всякий раз, когда мы устраивались на ночлег на очередном дереве, к нам со всех джунглей стекались гости – проверить, кто это к ним забрёл. Первыми всегда являлись гиббоны и разыгрывали целый спектакль у нас над головой. С подвыванием и уханьем они раскачивались, прыгали, точно хвастая, какие они выдающиеся гимнасты. Закончив представление, гиббоны рассаживались вокруг и пристально глядели на нас. Но потом им становилось скучно, и они уходили. Мне всегда хотелось, чтобы они остались. Таких акробатов ещё поискать! Движения у гиббонов плавные, изящные, непринуждённые, как у балерин. Иногда мне казалось, что они летают.

Гиббоны уходили, и на смену им частенько являлись целые семьи длиннохвостых лемуров. Они несмело подходили и таращили на нас свои светящиеся глаза. Но слишком приближаться лемуры всё же опасались. Все наши ночные посетители предпочитали держаться поодаль. Им просто было любопытно. Малышей наши гости как будто не особо заботили. Орангутаны на всякий случай оставались настороже, но пугаться не пугались.

Испугались они лишь однажды – когда прямо над нашим гнездом объявился тот самый орангутан, что согнал нас с первого дерева. Он рыскал в ветвях, словно пытаясь привлечь наше внимание.

Я, как только его увидел, сразу подумал, что это тот самый. Но тогда выходит, он нас преследует. И это определённо не к добру. Как только эта неприятная мысль пришла мне в голову, следом пришла ещё одна: а вдруг это тот орангутан, что двигался по пятам за Уной? День за днём орангутан не оставлял нас. И от этого мне было не то что страшно, а как-то не по себе.

А вот малыши, напротив, быстро привыкли, что он где-то рядом, и точно позабыли о нём. Он сопровождал нас почти всегда, и мы постепенно стали считать его своим спутником. В конце концов, он компания не хуже прочих, хотя компанейским парнем его никак не назовёшь. Я задумался: а не дать ли ему имя? У малышей же есть имена, значит и ему положено. Сначала я хотел назвать его Биг Маком в честь директора школы. Но потом решил, что это как-то несправедливо по отношению к орангутану. Перебрав кучу имён в голове, я так ничего подходящего и не придумал. И стал звать его просто Большой. «Большой!» – окликал я его и махал рукой. «Доброе утро, Большой», – говорил я, проснувшись. В ответ он одаривал меня сумрачным взглядом. Он вообще был мастер этих самых сумрачных взглядов. Большой провёл с нами несколько дней, а потом пропал. Мне его потом не хватало. Ручаюсь, что малышам тоже.