Мальчик из Югуру

Оба замолчали. Мать смотрела на него и чувствовала, как все в нем кипело от гнева и боли.

— Ты мне ничего не говоришь, но я же твоя мать и не могу не чувствовать, что у тебя на душе.

— Что все это значит, мама? У меня такое чувство, будто все вы, вместе с этими торговками, нанесли мне удар в спину.

— Мы поступили низко...

— Я этого не говорю, мама, но ничего подобного не случилось бы, будь нам Алайя жива...

— О, Айао... — прошептала Селики.

Он чувствовал, что попал в точку, и, словно не желая слушать никаких объяснений матери, повернулся и, размашисто шагая, пошел прочь.

52. СЕМЕЙНЫЙ КОНФЛИКТ

Айао побродил вдоль реки, затем в обход, тропинками дошел до апельсинового сада, где отец, вместе с другими, обрезал деревья. Он не стал заходить туда, а через кустарники направился прямо к вершине Югуруны. Смертельно обиженный, уселся он на траву и тщетно пытался вспомнить, что он мог такого сделать своим родным, из-за чего они решились превратить участок, предназначенный для его будущей школы, в деревенский рынок.

— Так вот как этот самый Лалейе хотел мне помочь? Это называется разделить мою мечту? Какое нахальство! — вслух воскликнул Айао и, словно обезумев, вскочил со сжатым кулаком, поднятым к небу. — Да, с тех пор как объявился этот господин Лалейе, у нас в доме стало что-то не ладиться. Он вбил в голову моим родителям мысль о том, что моя затея — пустое развлечение... Я ненавижу тебя... Лалейе! — воскликнул он еще громче.

В ответ на его гневные слова послышалось легкое позвякивание колокольчиков. Он вспомнил о деревенском стаде коз н овец и стал внимательно прислушиваться к переливчатым звукам тростниковой дудочки, впервые обратив на них внимание. Раньше они были обычным явлением в его жизни. Нежные и мелодичные, то совсем низкие, то высокие, эти звуки перенесли Айао во времена его детства, и ему показалось, что он снова слушает старую бабушку Алайю, рассказывающую ему одну из многочисленных старинных историй, где обычная деревенская жизнь со всеми ее повседневными заботами всегда была овеяна духом поэзии. Скрытый зарослями кустарников, пастух тоже, казалось, принадлежал к этому затерянному в веках миру. Звуки его дудочки рождали образы леших, пастушек, пантер, львов и глуповатых волков. И все они замелькали перед глазами Айао в головокружительном танце. Он слышал сквозь смеющиеся и протяжные звуки дудочки их прерывистое дыхание...

Айао вдруг почувствовал, как много еще надо ему узнать о своей деревне. Ведь никогда его учителя не уделяли ни одного часа рассказу о жизни пастухов. Словно подталкиваемый неудержимой силой, он быстро спустился с горы и вышел на нижнюю тропинку, задыхаясь от усталости. Мимо шло стадо. Там наверху он и слышал это позвякивание колокольчиков. Чувствовался сильный овечий запах. Время от времени козлята и маленькие барашки отставали от непрерывного блеющего стада, но молодой пастух, одетый в старую синюю бубу, тут же наводил порядок... Айао смотрел на них уже не как дитя здешних мест, а скорее как сторонний наблюдатель. Он хорошо знал и деревенское стадо со всеми его повадками, и хозяев всех этих овец и коз. Но сегодня все это предстало перед ним как бы затянутое поэтической дымкой, и слух его ласкала то причудливая музыка колокольчиков, то приглушенный топот копыт по заросшей травой тропинке, то веселые переливы тростниковой дудочки молодого пастуха, с бритой головой и кожаным мешочком-амулетом на шее.

Он вернулся домой, полный впечатлений от увиденного, твердо решив никому не говорить о своем горе. Но отец, которому уже всё рассказали, сам позвал его и кратко, но убедительно объяснил происшедшее.

— Я тебе дал этот участок, и он твой. Ты построишь там школу, и я тебе помогу. Мне никогда не приходилось ходить в школу, но вы, мои дети, открыли мне глаза. Именно поэтому я и хочу, чтобы дети Югуру, вместе с другими из соседних деревень, начали свои первые шаги в твоей школе, когда она будет построена... Не прерывай меня! Если, с моего согласия, твой участок временно превращен в деревенский рынок, то это лишь для того, чтобы он не очень зарастал травой. Вытаптывая его, торговки как бы нам помогают. И как только я захочу, они все тут же оттуда уйдут. Тогда постепенно мы начнем наше строительство. Лалейе и Сита займутся делом еще до твоего возвращения в родные края.

— Нет, отец, мы не станем этим заниматься. Ведь замысел не наш, и мы можем что-нибудь напутать. Правда, Айао? — сказала Сита.

— Тот, кто думает, что он незаменим, грешит зазнайством и высокомерием. Вы с господином Лалейе оба сможете вполне сделать то, что я не смог бы сделать из-за своего тщеславия.

— Ты не так понимаешь наше общее намерение, Айао. Никто не посягает на твой замысел, — поспешно ответила Сита.

— Господин Лалейе написал мне, что мое желание — это желание обеспеченного человека. Теперь же, когда он стал твоим женихом, он хочет соединить мою «затею богача» и свои планы «сына бедняков», как он себя называет.

— О Айао! — воскликнула Сита.