Мальчик из леса

Так и было. Когда выяснилось, что исчезновение Наоми — всего лишь розыгрыш, Хестер подняли на смех в Сети. Ее враги — в Интернете у любого есть враги — наслаждались ее ошибкой. Когда она двумя днями позже прокомментировала неоднозначный приговор по нарушению избирательного законодательства, вынесенный в Калифорнии, человек десять «твиттер-психов» (Хестер называла их именно так) злобно набросились на нее: «Постойте, не она ли решила, что детский розыгрыш — это дело государственной важности?» Вот как теперь обстояли дела для обеих сторон (да, она уже ненавидела эту фразу — «для обеих сторон»): если в прошлом человек допустил ошибку — и не важно, как давно это было, — ее обязательно припомнят, чтобы свести на нет правомерность любого довода. Как будто внимания заслуживают лишь люди с безупречной репутацией.

— Она сбежала снова, — сказал Орен.

— Наоми?

— Да. Ко мне приходил ее отец. Утверждает, что на сей раз дело серьезное.

— Что будешь делать?

— А что я могу сделать? Оповестил всех по рации. Если мои парни ее заметят, будут иметь в виду. Но по всем признакам она пустилась в бега.

— Представляю, каково ей пришлось в последние дни.

— Да. Меня это тоже тревожит.

У Хестер все еще оставались вопросы по поводу всей этой истории с Наоми — в частности, почему Мэтью настаивал, чтобы она вмешалась? Но когда все выяснилось, Мэтью не стал откровенничать. Отделался пустой отговоркой: мол, беспокоился за одноклассницу.

— Так что тебя сюда привело? — спросила она.

— По-моему, прошло уже достаточно времени.

— Не поняла?

— Ты сказала, чтобы я не торопился звонить. Чтобы не казалось, что я места себе не нахожу.

— Да, так и сказала.

— И поскольку я в какой-то степени человек старой закалки, приглашаю тебя на ужин по-старомодному.

— Ого.

— Лично.

— Ого.

— Потому что не нашел телефона с дисковым циферблатом. Таких сейчас нигде нет.

— Ого.

— По-моему, все идет как надо. — Он снова улыбнулся.

— Мне что, снова сказать «ого»?

— Нет. Пожалуй, суть мне ясна. Ну так что, поужинаем как-нибудь?

— Наверное, я должна сделать равнодушное лицо и сослаться на то, что у меня дел невпроворот и нужно свериться с расписанием.

— Ого, — сказал Орен.

— Да, Орен. Я с тобой поужинаю. С огромным удовольствием.

— Значит, завтра?

— Завтра в самый раз.

— В семь?

— Я закажу столик, — сказала она.

— Галстук понадобится?

— Нет.

— Вот и хорошо.

— Вот и славно.

Молчание.

Он шагнул вперед, словно собирался ее обнять, но передумал. Неловко взмахнул рукой и сказал:

— Тогда до свидания.

Прошел мимо и вышел из комнаты. Хестер проводила его взглядом.

Вот именно. Хестер едва сдержалась, чтобы не запрыгать от радости. Красавец-великан.

Глава четырнадцатая

Расти Эггерс выключил телевизор и театральным жестом швырнул пульт на белый диван.

— Это всего лишь дурацкий иск.

Гэвин Чеймберс кивнул. Они только что смотрели передачу Хестер Краймштейн: интервью с Саулом Штраусом. Дело было в элегантном бело-хромовом пентхаусе Расти с окнами во всю стену — в соответствии с замыслом проектировщика этого небоскреба. Из окон открывался великолепный вид на Манхэттен — до горизонта, такой, что дух захватывало. В первую очередь из-за того, что небоскреб стоял не на Манхэттене, а в нью-джерсийском Хобокене и смотрел на город, а не терялся среди других высоток. У ньюйоркцев, живущих на берегу Гудзона, тоже неплохой вид на Нью-Джерси. Но у жителей Нью-Джерси с другого берега реки вид на Нью-Йорк открывается такой, что впору придерживать челюсть. Вечером (то есть сейчас) в Гудзоне отражались огни прибрежных зданий и река выглядела как россыпь бриллиантов на черном бархате.

— Судья не даст этому делу ход, — продолжил Расти. Тон у него был чрезвычайно уверенный. Расти всегда говорил чрезвычайно уверенным тоном.

— Не сомневаюсь, что вы правы, — согласился Гэвин Чеймберс.

— По-моему, в этой передаче Хестер Краймштейн выглядела весьма неплохо, — сказал Расти.

— Это так.

— Играла по-честному. Осадила Штрауса, когда он начал нести чушь.

— Да.

— Но он не отступится, верно?

— Саул Штраус? — Гэвин Чеймберс покачал головой. — Нет, не отступится.

— Вы с ним знакомы, да?

— Да.

— Служили вместе.

Верно. Они были сослуживцы. Морпехи. Целую жизнь тому назад. Саул Штраус всегда вызывал у Гэвина восхищение. Упрямый смельчак-забияка с единственным недостатком: Штраус почти всегда принимал неверные решения.

— Давно вы его видели?

— Очень давно.

— Тем не менее, — сказал Расти, — вы с ним были братьями по оружию. Это крепкие узы.

Гэвин промолчал.

— Как думаете, у вас получится с ним поговорить?

— Поговорить?

— Убедить его, что пора сдать назад.

Гэвин помнил, что Саул Штраус — человек с активной жизненной позицией. Сентиментальный пассионарий, «зеленый» до мозга костей, живущий в воображаемом мире. Не исключено, что сыроед. Короче говоря, «возьмемся за руки, друзья». Однако, когда речь заходила о Расти Эггерсе, в разглагольствованиях Саула и ему подобных все громче звучала истерическая нотка. Это опасно.

— Не выйдет, — сказал Гэвин.

— Значит, Штраус и впрямь меня ненавидит?