Мальчик, который рисовал тени

– Пойдемте. – Поманив его за собой, заведующий направился к лестнице.

На втором этаже они миновали палату, где лежали больные. Сикорский осторожно прикрыл дверь, чтобы хождение по коридору не мешало людям.

– Стационар для арийского персонала, – шепнул он.

Они втроем поднялись выше. Складом служил пыльный чердак. Над головой темнела покатая крыша. Пахло плесенью, бумагой и вообще старьем. Вдоль стен высились стеллажи, где на пронумерованных полках были разложены всевозможные лекарства. Сикорский выдвинул ящик каталожного шкафа, выбрал папку, долистал до нужной буквы.

– Вот. Цианид.

Он подошел к одному из стеллажей, определил полку, порылся в коробке и достал три ампулы. Стекло блеснуло в тусклом свете, проникавшем сквозь слуховые окна. Заведующий положил ампулы на ладонь Гуго и раздраженно произнес:

– Три! В реестре отмечено четыре, однако, судя по журналу учета, никто цианид не брал.

– Украли?

– Вообще-то, аптека хорошо охраняется, – развел руками заведующий. – Мы следим, чтобы ничего зря не пропадало и не растаскивалось именно потому, что нам не так много достается. Уверен, это просто опечатка. Время от времени Эва и Пирошка ошибаются, всяко бывает…

Гуго вернул ампулы и задумался, обеими руками опираясь на трость. Любой врач или медсестра из десятого блока, кроме Бетании, спокойно ходили в «Канаду» за лекарствами. Выходит, Бетания не могла попасть в Биркенау, но каким-то чудом пробралась в аптеку?

– Скажите, у вас есть список больных?

– Разумеется, – кивнул заведующий.

Они покинули чердак. Сикорский негромко насвистывал, спускаясь по ступенькам. На втором этаже он остановился у шкафчика и вытащил тетрадь, потом присел за металлический столик.

– Итак, кого ищем? Последних госпитализированных?

– Бетанию Ассулин.

Заведующий пролистал страницы, покачал головой:

– Нет такой. Еврейка, если мне не изменяет память? Тут госпиталь только для арийцев, не для заключенных.

– Понимаю. Прочитайте, пожалуйста, вслух список больных за последние три недели.

– Всех?

– Всех.

Сикорский принялся зачитывать фамилии, водя по строчкам указательным пальцем. Длинный перечень госпитализированных, жаловавшихся на грипп, гастроэнтерит, изредка на геморрой, временами на больной зуб. Вдруг что-то промелькнуло.

– Вернитесь назад, пожалуйста.

– Франц Химмер.

– Нет-нет, перед ним.

– Берт Хоффман.

Адель и Гуго удивленно переглянулись.

– Когда его положили?

– Две недели назад, с бронхитом.

Гуго задумался над рассказом Йоиля. Бетания по ночам тайно встречалась с любимым. Мальчик не разобрал голоса, но его напугал кашель. Фогт тоже упоминал, что здоровье санитара ухудшилось. Да и сам Гуго слышал, как тот сопит и кашляет. Выходит, любовником Бетании был Берт. Вот какого немца она любила.

– Благодарю вас, на этом, пожалуй, все.

Покидая теплую аптеку, Гуго думал об опухшем лице Берта. Безжалостный Фогт, изредка способный на человеческие поступки, все знал. Поэтому и отправил Бетанию в больницу, а не в Биркенау. Наверное, чувствовал, что в долгу перед немцем, которого не смог защитить от избиений и практически верной смерти.

– Полагаете, убийца – Берт? – спросила Адель.

Утонув в водовороте мыслей, Гуго почти забыл о девушке.

– Мне надо еще подумать.

Они молча шли по улице. Небо на западе зловеще пламенело. Гуго понимал, как нервничает Адель. Та шла в ногу с ним, робко поглядывая снизу вверх. Боялась за жизнь друга.

Они как раз поравнялись с кухней, когда на плац вышел оркестр. Музыканты расположились поодаль, чтобы заключенные, вернувшись с работы, могли промаршировать под звуки музыки. Тут же показались темные колонны сгорбленных фигур, еле переставлявших ноги. Кто-то упал. К нему подскочил капо, пнул в бок, поднял за шкирку, втолкнул обратно в строй. Бедолага потерял сабо и теперь стоял босой ногой в снегу, стуча зубами от холода. Гуго вспомнил умирающего отца Йоиля и в очередной раз почувствовал полное бессилие.

– Я знаю Берта много лет, – пролепетала Адель. – Он не убийца.

Гуго вытащил из кармана подвеску, показал ей.

– Узнаете?

Именно Адель выпытывала у Йоиля, не находил ли он чего-нибудь странного в кабинете Брауна. Золотая финтифлюшка обжигала ладонь, словно очередная улика против Берта.

– Нет, – помотала головой Адель. – Где вы это взяли?

– Йоиль нашел в кабинете Брауна. Она принадлежит Берту?

– Нет.

– Значит, Бетании…

– Невозможно, – возразила Адель. – У нее отняли бы сразу по прибытии в лагерь.

– Могла спрятать.

– Ну, предположим. Однако вы забываете, что она еврейка.

– И что с того?

– Для нее логичнее было бы носить подвеску с ивритской буквой «б», не находите?

Гуго сжал подвеску в кулаке. А девушка не глупа. Такая, пожалуй, доставила бы берлинскому преступному миру немало неприятностей.

– А если ей это подарил кто-нибудь из христиан? Тогда буква была бы латинская. Могли Берт и Бетания познакомиться еще до лагеря?

– Не знаю. Она прибыла в Аушвиц летом. Почему вы спрашиваете?

– На обратной стороне выгравирована дата – четвертое декабря тридцать первого года. Видимо, памятная дата, некий особенный день. Встреча? Свадьба?