Мальчик, который рисовал тени

– Что означают буквы «АБО»? – продолжал наседать он.

Санитар облизал губы и промолчал. Однако он должен был знать, что доктор оставил записку, если действительно убил Брауна.

– Хорошо. Что скажете насчет подвески?

– Подвеска… – Хоффман взял себя в руки. – Моя. Подарок матери.

– Надпись на обороте и правда трогательная. «Ты вся моя жизнь». – Гуго повел рукой, словно выписывая несуществующие слова.

– Она очень меня любила, – сказал Хоффман, захлопывая дверцу мышеловки.

– На обороте нет никакой надписи!

Гуго подался вперед, в упор глядя на санитара. Тот раскрыл рот. Наверное, сейчас земля ушла у него из-под ног.

– Надо было получше подготовиться, – заметил Гуго. – Прежде чем браться за роль, нужно ее выучить. А теперь отвечайте, кого вы покрываете? Бетанию? Адель? Осмунда?

– Никого я не покрываю. Просто устал, и в голове все путается.

– Не убивали вы Брауна, – подвел итог Гуго и пригрозил: – Я все равно узнаю, кто убийца.

Он встал, надел шляпу. В голове что-то пульсировало, начиналась мигрень. Температура, похоже, опять поднялась. Гуго решил не обращать на это внимания.

– Просто запишите мое признание, и покончим на этом! – зло закричал Берт.

На мгновение Гуго одолели колебания. И правда, можно ведь на все наплевать. Принять «чистосердечное» признание этого осла, покинуть Аушвиц и вернуться в Берлин на белом коне. Небе останется доволен. Либехеншель тоже.

– Черта с два! Не затем я учился на следователя!

36

Йоиль сидел на каталке. Катетер сосал из него кровь. Гуго обрадовался, что мальчик еще жив.

– Привет!

Йоиль не ответил, он был какой-то сонный. Медсестра отвесила ему подзатыльник, едва не свалив с каталки, и только тогда он очнулся.

– Добрый день, герр Фишер.

– Как дела? – Гуго снял шляпу, осторожно положил на край каталки.

– Хорошо. – Йоиль внимательно посмотрел на него. – А вы выглядите ужасно.

– Угодил, понимаешь, в больницу. – Гуго потер лицо, мечтая о горячем кофе, кровати и инъекции морфия. – Ерунда, пройдет.

– Герр Фишер, я тут кое-что придумал, – зашептал Йоиль, едва медсестра отошла. – Если мы украдем зеленый треугольник, вы найдете моего папу и он сможет покинуть Биркенау.

– Йоиль… – Язык Гуго едва ворочался.

– А потом и для мамы можно сделать так же. Если она найдется, нам всем сразу станет лучше. Даже моему брату. Она всегда нас лечила, когда мы болели. Уверен, она и тиф вылечит в два счета.

– Йоиль, – повторил Гуго и прикрыл глаза от боли. – Лагерь очень большой, в списках имен твоих родителей нет, на поиски уйдет уйма времени. Мне кажется, тебе лучше перестать о них думать.

– Почему? – Мальчик вытаращил глаза. – Вы бы сами так поступили?

Гуго пожал плечами.

– У вас есть мама?

– Была.

– Она умерла?

– Когда мне было тринадцать. Упала, катаясь на лыжах.

– Вы по ней скучаете?

Гуго поймал себя на том, что улыбается. Сердце защемило, как всегда, когда он вспоминал, какая она была красивая. Высокая, стройная, с густыми каштановыми волосами, собранными на затылке, с огромными серыми глазами, точь-в-точь как у него. От нее пахло имбирным печеньем, а когда она играла на рояле, то казалась ангелом, и все сразу смолкали. Они ездили к Северному морю, и мама ходила по песку босиком, держа сандалии в руках, а Гуго радостно шлепал по ее следам.

– Очень, – коротко ответил он. – Даже сейчас, когда я большой и взрослый.

– Видите? Нельзя перестать думать о родных.

Наверное, они шушукались, словно заговорщики, потому что медсестра поглядывала на них косо, затем подошла, выдернула иглу из вены Йоиля и мотнула головой: мол, уматывай.

– Вы что-то хотели, герр Фишер? – спросил мальчик, опуская рукав рубашки.

– Да. Еще раз взглянуть на твои рисунки.

Кивнув, Йоиль заторопился было к выходу, но голова закружилась, его повело, он упал, ударился и от боли застонал.

– Тебе ничего не дают поесть после забора крови? – Гуго бросился ему на помощь; трость мешала.

Йоиль покачал головой, хватаясь за его руку:

– Надо дождаться ужина. Или дядя Менгеле что-нибудь мне даст. Печенье или шоколадку.

– Много они из тебя выкачали.

– Знаю.

Покачиваясь, Йоиль вышел в коридор. Мальчик знал блок как свои пять пальцев. Это место, несмотря ни на что, уже стало ему домом. Они вошли в спальню, и Йоиль выдвинул ящик стола, достал рисунки.

– Вот.

Гуго принялся рассматривать их один за другим, надеясь отыскать хоть что-нибудь, какой-то намек. Вот красные капли на полу – он вспомнил о кровотечении у Бетании. На столе блокнот и перо. «АБО». Адель, Бетания и Осмунд? Или Анита, Брунгильда и Осмунд? Что, черт возьми, хотел сказать Браун, стоя на пороге смерти?

– Покажи-ка мне портрет Брауна… Ты очень хорошо нарисовал шишку на лбу.

– Интересно, как он ее получил? – Йоиль склонился над рисунком.

– Кто-то его ударил.

Берт сказал, будто ударил кулаком, – он соврал, теперь это было очевидно.

– Смотри-ка, Йоиль, кожа поцарапана, вряд ли били голыми руками.

– Я видел, как один поляк дрался с капо.

– Здесь, в лагере?

– Да, бои устраивают на аппельплац. Там любой заключенный может отколошматить капо. Мы всегда болеем за заключенных.

– И капо приходится несладко? – Гуго не без удовольствия рассмеялся.