Мальчик, который рисовал тени

Она приблизилась. Он схватил ее за полу пальто, застав врасплох, и подтянул к себе. Адель не успела даже вскрикнуть. Гуго уронил трость и что было сил зажал ей рот ладонью. Голова кружилась. Все вокруг потускнело, подернулось пеплом, отчетливо завоняло сгоревшими трупами. Гуго видел лишь глаза, ярко блестевшие над его ладонью. Адель смотрела на него в ужасе, что-то мыча и не вырываясь, неподвижная, точно перепуганный воробышек.

– Что было в моем стакане? – прошипел Гуго.

Адель замотала головой, рыжие волны, пахнущие морем, набежали на ее лицо.

– Яд, да? – Гуго все крепче вжимал ладонь ей в лицо. – Вы меня отравили из опасения, что я все узнаю. Браун тоже обо всем догадался, и вы с Хоффманом его прикончили!

Живот пронзила боль. Гуго отпустил Адель. Он больше не чувствовал больной ноги. Повалился на колени, затем опустился на четвереньки, как загнанный зверь.

– Герр Фишер!

Голос прозвучал глухо, словно пробивался сквозь снег и пепел.

34

Адель сидела рядом и смотрела на него. Рука затекла. Кто-то его связал. Гуго попробовал пошевелиться и не смог. Привязали к койке или чему-то подобному. Лежал он на спине; ноги, очевидно, тоже связаны. На животе что-то тяжелое сильно давило на желудок и легкие. Дышать было трудно. Он задергался. В ушах отозвался металлический звон.

– Вы же сейчас все повалите! – воскликнула Адель.

Накатил гнев. А он-то, дурень, ей доверял… Попробовал сообразить, где находится, но видел лишь облупившийся потолок со вздыбленной от влажности штукатуркой. Наверное, какая-то потайная комната. Значит, у Адель был сообщник, он же – убийца Брауна. И кто это? Хоффман в тюрьме.

– Где я? – пробормотал он.

Гуго представил себя на анатомическом столе. Никто никогда не найдет его труп. Можно просто-напросто разделать на части и сжечь в крематории. Он станет еще одной горсткой пепла на снегу, и все следы исчезнут. В Берлине решат, что он смылся, испугавшись провала с делом Брауна, его быстро заменят и забудут… Мысли наслаивались друг на друга. Казалось, голова вот-вот лопнет.

Он опять забился и заорал:

– Где я?!

– Лежите спокойно.

– Спокойно?

– Не шевелитесь, и все будет хорошо.

– Что вы со мной сделали? – Гуго попробовал приподняться, с шумом втягивая воздух сквозь сжатые зубы.

– Вы сейчас выдернете капельницу, – предупредила Адель.

Гуго скосил глаза на сгиб локтя и увидел в вене иглу. Трубочка вела к бутылочке, размеренно ронявшей вниз прозрачные капли. Не был он связан. Просто ему поставили капельницу. Наверняка с наркотиком или снотворным.

– Где я? – вновь спросил Гуго заплетающимся языком.

– В офицерском стационаре.

Гуго приподнял голову и с трудом посмотрел на живот. Ужасная тяжесть оказалась обычной грелкой. Он кое-как повернул голову вбок. Он лежал в палате, которую видел мельком, когда ходил на аптечный склад искать цианид. Рядом стояло еще пять коек, все пустые. Со стены на Гуго сардонически смотрел Гитлер.

– Что со мной? – промычал он.

Адель шмыгнула покрасневшим носом. Она явно была простужена.

– А вы рассчитывали прыгнуть после еды в ледяную воде без последствий? У вас сильнейшее несварение желудка. Хорошо, что я отправилась за вами – хотела спросить, чем закончилась история с обручальным кольцом. Иначе вы могли умереть.

– Несварение?!

– Сильнейшее несварение, – с нажимом сказала Адель.

– А я думал…

– Знаю. Вы мне это сообщили.

– Вообразил, что вы меня отравили из-за «Униона».

Адель всхлипнула и опустилась на колени, опершись локтями о матрас. Затем молитвенно сжала ладонь Гуго.

– Моя жизнь в ваших руках. Если вы меня выдадите, меня ждет расстрел. Я не могу вам помешать. Но у меня и в мыслях не было убивать вас, я не убийца, пусть и запятнала себя тяжкими преступлениями, потому что работала с Брауном. И все же прошу вас хорошо обдумать то, что расскажете коменданту и…

– Не собираюсь я ничего никому рассказывать, – оборвал ее Гуго, чувствуя, что голова раскалывается. – Именно на это я намекал вам за ужином. У меня нет ни малейшего желания становиться доносчиком.

Адель разрыдалась. Потом торопливо утерла слезы и закуталась в пальто, словно отгораживаясь от мира. Она так и продолжала стоять на коленях, сгорбившись и напоминая понурого ребенка.