Мальчик, который рисовал тени

Медленно падал снег, укрывая все ватным одеялом. Снежинки забивались Гуго за воротник, остужали затылок. Человек, которого он искал, смотрел на него ледяными глазами – точь-в-точь две щели в улыбающемся черепе на фуражке. Сообщница держалась за его руку, как будто боялась упасть.

– Лучше бы вам было обойтись признанием Берта Хоффмана, – заметил офицер, направляя на него ствол пистолета.

На Гуго уставился еще один черный зрачок, такой же непроницаемый и холодный.

– Не в моих обычаях, – ответил криминолог.

– Не понимаю, как вы меня вычислили.

– Вы оставили крошки на тропинке, как в сказке братьев Гримм, помните? Мне оставалось просто пройти по ним. Откуда начать? С записки Брауна?

Человек молча смотрел на него, будто намекая, что нужно продолжать. Гуго никогда не понимал, зачем нужны объяснения людям, припертым к стене. Разобраться в своих ошибках? Узнать, кто их предал? Или из странного самолюбования? Вот только незадача: на сей раз убийца не сидел в камере, а направлял на него пистолет.

– АБ-ноль, – объяснил Гуго, стараясь держать себя в руках. – Сначала я ошибочно решил, что это инициалы. Но это не «О», это ноль. Вы вырвали листок, однако не подумали, что Браун рассчитывал не на него, а на следующий. В результате Браун оставил нам два послания. Первое: он знал, что его собираются убить при помощи цианида. Второе: разоблачение личности убийцы.

На лице Тристана Фогта отразилось удивление, Анита Куниг вздрогнула.

– АБ-ноль – это группа крови, – продолжил Гуго. – Все члены СС обязаны сделать под мышкой татуировку с группой крови. Осмунд и Берт не эсэсовцы, в отличие от вас.

Фогт тихонько хмыкнул и сощурился, воздавая должное сообразительности Брауна. Анита, напротив, побледнела от страха, на глазах заблестели слезы. Порыв ветра сдул с лица прядь волос, обнажив уродливое родимое пятно кофейного цвета: кожную болезнь, как думала Роза.

– В вечер убийства вы попросили Сигизмунда Брауна принять вас якобы для важного разговора, – продолжил Гуго, не обращая внимая на пистолет.

Он на секунду закрыл глаза и представил кабинет Брауна, льющуюся из граммофона музыку, кресло, в котором хозяин курил сигары, халаты на крючках, микроскопы, пахнущую праздником елку.

– Вы пришли к нему и долго беседовали под музыку, точно старые друзья. Между тем двадцать первое декабря – важная для вас дата. День смерти Бастиана. Браун, разумеется, не помнил вашего сына – слишком много детских смертей на его совести.

Гуго представил растущую ненависть, охватившую этих двоих, когда в Аушвице они наконец-то оказались лицом к лицу с убийцей их ребенка. Видимо, им пришлось скрывать от всех свои отношения, чтобы не возбуждать подозрений: они прятали боль и готовились отомстить.

– Тогда же вы показали Брауну подвеску Бастиана.

Гуго вообразил золотую «Б», блеснувшую в свете настольной лампы. Дата на обороте – день рождения Бастиана. Подвеску вернули родителям вместе с одеждой мальчика и свидетельством о смерти с ложным диагнозом «воспаление легких».

– Никто из окружающих не подозревал, каким особенным был этот мальчик, который не смотрел в глаза людям, ни с кем не разговаривал и играл в странные игры. Не поняла врачебная комиссия, отправившая его в Ирзее, не понял Браун, отравивший его цианидом, поскольку запасы фенола кончились, а доктору не терпелось прикончить маленького урода и отправиться обедать.

Анита разрыдалась. Фогт по-прежнему держал Гуго на прицеле, однако рука у него дрожала, а лицо превратилось в восковую маску. Гуго представил, как Фогт достает из кармана ампулу с цианидом и приказывает Брауну надеть белый халат. Убивая Бастиана, тот был врачом, значит и умереть должен в амплуа врача.

Браун подчинился и попросил, закатывая рукава: «Позвольте написать прощальную записку жене». Он присел за письменный стол, но Фогт, увидев какую-то абракадабру, взбеленился, вырвал листок и уничтожил его впоследствии. «Теперь жри!» – велел он и протянул Брауну ампулу, направив на него пистолет. «А если не стану? Выстрелите? На шум сбегутся люди», – усмехнулся Браун.

– Вы хотели сохранить хладнокровие до конца, но перед глазами встало лицо Бастиана. Тогда вы ударили Брауна со всей силы, оглушив того. След, оставшийся на лбу, – от вашего кольца с черепом, но это я понял далеко не сразу. Прежде чем он успел закричать, вы схватили его за шею и прижали к себе. Царапины на шее Брауна – следы ваших знаков отличия на мундире, а запах – вашего одеколона.

Так эти двое стояли минуту-другую. Гуго видел их как наяву. Браун был без сознания, скорее всего бессильно висел в руках Фогта. Тому пришлось раскрыть ему рот, засунуть ампулу, придержать и надавить на подбородок. Ампула треснула, осколок порезал Фогту палец, заставив ругнуться. Ранка, которую видел Гуго, была вовсе не следствием злющего польского мороза.