Мальчик с Антильских островов

Но сначала я не мог себе представить, как может мальчик, живущий с матерью в таком красивом доме, не быть счастливейшим человеком на земле.

Тем более, что отец его мастер на заводе и приезжает домой в автомобиле!

Но, по словам Жоржа, хотя дома его звали ласково Жожо, никто в семье его не любил. Мадам Жюстин Рок, голос и шаги которой я слышал иногда за закрытыми шторами, в действительности ему не родная мать.

Велико было мое изумление, когда Жожо признался мне, что его настоящая мать — мазель Грасье́з, женщина, которую я прекрасно знал, так как она жила недалеко от Фюзилева двора и часто посылала меня за покупками.

Почему Жожо не жил со своей матерью? Почему он не навещал ее?

— Почему ты не идешь к ней сейчас, например, после того, как мачеха побила тебя?

Объяснение Жожо было печальным и малопонятным.

Мосье Жюстин Рок был незаконным сыном старого беке. Перед тем как стать мастером на заводе, он был управляющим на плантации.

Грасьез работала на плантации. Она была молода и красива. Мосье Жюстин полюбил ее и взял с собой в городок, когда стал мастером. Родился Жожо, и они все втроем жили в маленькой трехкомнатной квартире. Грасьез считала себя бесконечно счастливой, хотя в действительности она занимала в доме положение служанки без жалованья.

Так жил Жожо. А я в это время был еще в Петиморне. Его тогда не били, не обижали, отец его баловал, и он был свободен и счастлив, как все дети.

Потом, в один прекрасный день, все переменилось.

Мосье Жюстин Рок построил этот красивый дом, обставил его новой мебелью. На новоселье съехалось много мулатов, беке и дам в нарядных платьях, множество автомобилей, — мосье Жюстин женился, но не на Грасьез, а на другой женщине.

Он взял Жожо с собой в прекрасный дом, где он поселился со своей новой женой, которую называли мадам Жюстин Рок. Мать его осталась одна и жила уже не в трех, а в одной комнате и каждый раз, как он приходил ее навещать, обнимала его со слезами на глазах.

На мой взгляд, это было досадно, но я еще не видел в происшедшем особого несчастья лично для Жожо.

— Мне становилось грустно, — сказал мне Жожо, — когда я видел, как плачет мама, но я часто ходил к ней: я забегал на минутку перед школой и в полдень, а после четырех задерживался подольше — играл и лакомился чем-нибудь вкусным. Но почему-то в один прекрасный день мама Ая́ — так папа велел называть свою жену — сказала, что я слишком много времени провожу у мамы. Я рад был бы послушаться, но стоило мне остаться одному на веранде, как меня тянуло к маме. Не мог же я торчать один на веранде, когда она была рядом, за углом.

Э-бе! Мама Ая посылала за мной свою служанку мазель Мели и каждый раз ругала меня. Потом пожаловалась папе. Папа выпорол меня ремнем. «Раз ты не слушаешься, — кричал он, — я вообще запрещаю тебе ходить к маме Грасьез без моего разрешения!»

Узнав об этом, мама Грасьез целый день стояла за нашими воротами и ругала папу последними словами.

Когда папа вернулся с работы, мама Ая принялась упрекать его за то, что по его милости ей приходится иметь дело с невоспитанной негритянкой с плантации и ее сыночком.

В этот вечер я получил несколько пощечин. И мазель Мели было поручено следить, чтобы я не заходил к маме.

Мазель Мели шпионит за мной и не перестает жаловаться на меня папе и маме Ая. Мама Грасьез однажды даже подралась с мазель Мели, а потом она пришла сюда и проклинала моего отца и его жену. С тех пор они вечно придираются ко мне: не проходит дня, чтобы папа меня не выпорол.

В результате Жожо было запрещено спускаться с веранды или играть с другими детьми. Он был всегда озабочен, всегда дрожал, умолял меня бежать или спрятаться, когда слышал шаги мазель Мели или шум подъезжавшего автомобиля. Каждый день он заклинал меня прийти вечером: ведь я могу ходить куда угодно и не обязательно сидеть на веранде до возвращения отца.

Жожо рассказал все это не сразу. Каждая новая обида исторгала у него новое признание, и злоключения моего друга казались мне неисчерпаемыми.

Иногда я хотел бы поиграть с Жожо в шумные игры, к которым я привык. Но он всего боялся. Он даже находил, что я слишком громко разговариваю и смеюсь.

Я очень жалел Жожо, тем более что после переезда в городок мама Тина почти совсем перестала меня бить. Случалось, я получал несколько колотушек за то, что отрывал от своей одежды пуговицы для игры в шарики с Рафаэлем, который всегда у меня выигрывал (он у всех выигрывал), или за то, что я таскал сахар. Но, в общем, хотя мама Тина и не осыпа́ла меня ласками, она была очень внимательна ко мне. Иногда она расспрашивала меня о том, чему меня учат в классе, и просила рассказать ей историю, басню или спеть песенку. А то давала мне обрывок газеты или журнала, в который ей завернули сахар или перец, и просила меня почитать ей. Часто, когда при свете нашей коптилки я старался одолеть эти листки бумаги, я подмечал во взгляде мамы Тины глубокую нежность и трогательное восхищение.

Я ПЕРЕХОЖУ В СТАРШИЙ КЛАСС