Мальчик с Антильских островов

Между тем мы, большие, знали все тропинки и все места, где можно ловить раков под камнями поющих потоков. Мы умели доставать гуавы и манго, очищать спелые кокосовые орехи. И выбирать вкусные стебли сахарного тростника — это мы тоже умели.

И от нашей изобретательности зависело, сумеем ли мы с толком воспользоваться лучезарной свободой, предоставленной нам до возвращения родителей.

Только мы, большие, одеты как следует. На остальных мальчиках куртки с чужого плеча трещат по всем швам во время драк, а трусы до того рваные, что они совсем ничего не прикрывают.

Не лучше и платья у девочек: веревка, завязанная крест-накрест, с которой свисают развевающиеся лоскутья, — вот и весь наряд.

И все с непокрытыми головами, со свалявшимися волосами, выгоревшими на солнце, с грязными носами, с обветренными коленками, с раздутыми пальцами, начиненными клещами.

— В полдень, — объявляет Гектор, — я пообедаю карликовыми бананами в масле и рыбой. Мама приготовила их перед уходом. Они еще теплые.

Еда — главная тема наших разговоров.

— А у нас, — говорит Поль за себя и за сестер, — у нас большая «канарейка» с рисовым пудингом. И наша мама разрешила нам взять еще муки, сколько мы захотим.

— Но у вас нет мяса, — замечает Суман.

— Даже нет рыбы!

— Вчера моя мама приготовила необыкновенно вкусную еду, — объявляет Романа с ужимками взрослой женщины, — жаркое из хлебного плода и свиного рыла. Пальчики оближешь! И мне немного оставили на обед.

Когда меню обедов перестает вызывать интерес — ведь сейчас мы еще не голодны, — мы начинаем бродить от хижины к хижине.

Ни одного взрослого на улице!

В некоторых хижинах вообще никто не живет; они заперты или открыты настежь, ибо не все рабочие плантаций Петиморна живут на Негритянской улице.

Сейчас мы одни, нам принадлежит все.

И мы обследуем свои владения, попутно уничтожая все, что нам заблагорассудится: там вырвем с корнем траву, ужасную траву от глистов, из которой нам приготовляют такое противное лекарство! Здесь швырнем камешки в бочки с питьевой водой — в другое время нам за это здорово бы влетело!

Иногда нам удается уговорить кого-нибудь из приятелей угостить нас обедом; те ведут нас к себе и делятся с нами с беззаботной радостью.

После чего ватага пускается в путь.

Куда глаза глядят.

От гуавы к сливе, от грядок икака к полям тростника. Мы отважно пересекаем саванны, обороняясь камнями от пасущихся там коров. Какой восторг, если среди зарослей попадается яблочная лиана[3] со спелыми плодами!

— Эй, послушайте! Трене́ль, это далеко? — спрашивает Жеснер.

Мы останавливаемся; отставшие поспешно догоняют нас.

— Конечно, далеко. А что?

— Да вчера вечером папа принес мне манго — большущие! Он нашел их по дороге в Тренель. Так он сказал.

— Тогда, наверное, это не очень далеко.

— Может, пойдем?

— А почему бы и нет?

Возможно, это и далеко, но ведь в нашем распоряжении целый день! А потом, путешествуя в веселой компании, совсем не замечаешь расстояний!

У подножия горы мы увидели повозку с удобрением, запряженную четверкой быков; она катится по дороге, громыхая колесами по бугристым колеям.

Жеснер, Романа и я тотчас же прыгаем на повозку сзади. Остальные прицепляются кто где может, а самые робкие трусят позади.

— Да тише вы, а то возчик заметит!

Возчик, стоя во весь рост, погоняет своих быков громогласной руганью; нас так восхищают его выражения, что мы не можем удержаться и громко повторяем их.

Жеснер, опьяненный запретными словами, добавляет еще несколько от себя.

Визг стоит страшный.

Но в самый разгар веселья, хотя повозка продолжает со скрипом продвигаться вперед, перед нами возникает возчик, размахивающий кнутом.

— Ах вы, бродячие негритята, проваливайте сейчас же!..

Наша банда бросается врассыпную.

Чтобы скрыть свой испуг, мы посылаем ругательства и обидные слова вслед повозке, которая удаляется, невозмутимо покачиваясь из стороны в сторону.

— Это не та дорога, — вдруг замечает Жеснер. — Надо было свернуть на том перекрестке и пойти по тропинке.

Действительно, мы уже не на дороге в Тренель. Этот проклятый возчик сбил нас с пути.

Тогда мы возвращаемся обратно. Нам до того досадно, что мы даже не смотрим на гуавы, растущие вдоль дороги. Правда, мы знаем по опыту, что на деревьях, окаймляющих трассы[4], редко остаются плоды.

Мы, большие, идем так быстро, что малыши совсем запыхались, едва поспевают за нами.

— Эконом! — кричит вдруг Орели.

Все останавливаются. Едва завидев за поворотом дороги белый зонтик, мы бросаемся в канаву. Я ползу на четвереньках в зарослях тростника, и в ушах у меня стоит шорох сухих стеблей и листьев, в которых я стараюсь укрыться.

Сердце мое, того и гляди, разорвется от страха. Мне кажется, что эконом скачет за мной по пятам.

Чуть дыша, я закатываюсь в борозду и лежу там, не в силах двинуться.

Постепенно сердце мое начинает биться ровнее, я прислушиваюсь.

Ни шороха.

Лишь удаляющийся стук копыт мула по твердой дороге. Скоро и он затихает.

Молчание.

— Эй! Жеснер, Романа! — тихонько окликаю я.

До меня доносится перешептывание.

— Вы его видите?

— Только зонтик.

Это голос Поля.