Мальчик с короной

— Ох, внучек, побаливают ноги, сам понимаешь: всю жизнь в море, а море мокрое.

Он сидел у печки и готовил похлебку. Мальчишка громко свалил вязанку.

— Вот, дров принес! — сказал он.

— А как же без дров, — вроде бы удивился старик, — ты что без дров можешь? — нараспев запричитал дед. — Так бы раньше и сказал… Я-то, я-то не знал…

— Да ладно, боцман, опять начал концерт, — сказал мальчишка. «Боцман» было домашнее прозвище старика — он когда-то и на самом деле был боцманом.

— Ну, хорошо, — сказал старик, — будем тогда обедать. Вишь, сколько бабка всего насобирала, хорошая у тебя, брат, бабка, мне бы такую…

Они рассмеялись и принялись хлебать похлебку. После обеда дед скрутил самокрутку и затянулся махоркой.

— Дай разок затянуться, — попросил мальчишка.

Тут дед всерьез разозлился.

— Салага! — крикнул он. — Рано тебе, понял? Ты брось эти штучки, курить ему нужно! Ты понял или не понял?

— Понял, — сказал мальчишка.

— То-то! Не спеши жить, сынок, а то проживешь всю свою жизнь годкам к тридцати, а потом что? Ничего не будет. Вот у нас был один такой: лет в тридцать облысел начисто, зубы у него выпали, все ему опротивело: «Все, я, ребята, говорит, перепробовал, все неизведанное изведал, скучно, говорит, теперь мне жить…»

— А потом что с ним было? — спросил мальчик.

— Как что было? — удивился старик. — Жил, жил да помер!

После обеда дед любил рассказывать назидательные истории. Его коньком были рассуждения о смерти.

— Вот ты как думаешь, можно смерть перехитрить или нельзя? — хитро сощурившись, спрашивал он внука.

— Можно, — уверенно говорил мальчишка. — Сейчас даже сердце пересаживают: плохое выкидывают, а хорошее вставляют, а если совсем почти помер, то замораживают, я по телевизору видел.

— Хорошо… — спокойно говорил дед. — А сколько раз замораживаться можно?

— Ну, раза два, три… — неуверенно определял мальчишка.

— Значит, так, один раз сердце переменил, другой — голову кому-то скинул и новую пришил, по третьему разу — опять заморозился, а получается одно: как веревочке ни виться — все равно конец будет, помрет! — торжественно утверждал дед. — Хочешь, притчу расскажу? Так вот, жил-был один страшно богатый жулик, состарился, можно сказать, в злодействах, денег миллионы, алмазов сотни, все у него было, только помереть боялся. Вот и решил смерть он перехитрить по-своему. Заказал огромный чугунный шар, сложил в него запас воздуха, жратву разную, вино в избытке, телевизор, в общем, всего навалом, залез и люк за собой задраил. Сидит месяц, сидит другой, воздух у него кончаться стал, он раз в дверь, а ключей-то нет! Забыл он дома ключи-то! Так и помер, не перехитрил смерть! Так-то вот! — И дед с вызовом огляделся вокруг, как бы выискивая видимую ему одному смерть и охорашиваясь перед ней, как перед старой знакомой. Откровенно говоря, старик чувствовал, что жить ему осталось не особенно долго, поэтому он спешил передать внуку свои мудрые мысли и научить мальчишку смыслу жизни.

— Вот что такое море? — начинал он издалека, — вода и вода, соленая, горькая, тьфу! — лицо его кривилось как бы от отвращения, — а я его люблю. И отец твой его любит, и все наши предки его любили. Поэтому главный смысл жизни — в любви! Это первое и самое главное… — Старик загибал коричневый, весь в морщинах и шрамах от давних порезов палец. — Теперь второе. Стометровую сеть плести скучно? Скучно! А надо или не надо? Надо, А как лучше плести — одному или всем вместе? Ясное дело — сообща веселее. Поэтому второе главное в жизни — это трудиться. — Старик загибал еще один палец. — Теперь видишь вон ту сосну? Самую высокую, у ней верхушка обломана, сто лет росла, вытянулась дальше других, а верхушку все равно обломало ей ветром. Поэтому третье главное в жизни — не высовывайся из народа — будь, внучек, не выше а не ниже его. Но! — тут старик важно поднимал палец, — кита добывают все вместе, а убивает его один гарпунер; корабль полон народу, а слушаются одного капитана — поэтому будь, внучек, ученым и умным. Это четвертое главное в жизни. — На руке оставался всего один незагнутый палец. Старик долго думал, наконец сказал:

— И еще самое главное — это чтобы у тебя были сыновья. Чтоб на этом вот камне тоже сидел когда-нибудь твой внук. Чтоб тут сидел! Нам чужих не надо, понял?

— Понял, — сказал мальчишка.

Дед сидел перед ним суровый и строгий, таким, пожалуй, мальчишка видел его впервые. За спиной старика, далеко в море, там, где оно сходилось с небом, внезапно и непостижимо стали появляться очертания невидимых раньше гор. Мальчишка моргнул, но мираж не растаял — контур дальней земли выявлялся все зримее, остров, как огромный корабль, медленно и осторожно подходил к берегу.

— Дедушка, — шепотом позвал мальчик. Он как бы боялся спугнуть эту неожиданно появившуюся землю. Старик повернулся лицом к морю и тихонько присвистнул:

— Вот не думал, что сегодня будут видны. Они редко когда видны, и то в сильное солнце, а с утра был туман, кто бы мог подумать…

— Что это, дедушка?