Мальчики

Цезарь вспомнил старого Якуба Стрижкя-брижкя: при всех различиях двух разных миров, оба мастера – старый бухарский еврей в щелястой будке привокзальной цирюльни и варшавский мастер «европейского класса» из роскошного салона на Сенной – в чём-то главном были похожи; их пальцы, деликатно оттягивающие кожу на виске клиента, одинаково осторожно склоняли его голову то вправо, то влево…

Есть бессмертные занятия в мире, подумал Цезарь. (Отец сказал бы: «У фараонов тоже были брадобреи», – хотя чёткие края своей каштановой «шпицбрудки» каждое утро аккуратно подбривал опасной бритвой сам.) Но разве часовое дело – не одно из этих бессмертных занятий? – тут же спросил он себя.

Они с мастером скупо перебрасывались фразами, то и дело умолкая. Каждый ничего не спрашивал о собеседнике. Ни слова. Общие фразы, беглые осторожные взгляды… молчаливое понимание.

Наконец Цезарь неуверенно произнёс:

– Может, вы что-то знаете… Мой покойный отец, Абрахам Страйхман, был часовщик…

– Страйхман умер? – отрывисто спросил мастер и выпрямился. И покачал головой. – Ох, беда… Соболезнования, млоды чловеку! Ваш отец когда-то починил мне дедовские часы, которые никто не мог починить. До сих пор идут, вот, – он слегка выгнул запястье, – завожу исправно каждое утро… Ах, какая жалость! Он ведь был нестарым? А скажите, ваша сестра… – Он смущённо улыбнулся, и его хмурое лицо совершенно преобразилось: – У Страйхмана была очень красивая старшая дочь. Я даже приходил за часами дважды, чтобы увидеть её ещё разок. Сделал вид, что забыл дома портмоне. Она как, жива-здорова?

– Не знаю… – Цезарь пожал плечами. – Мы потеряли её из виду во Львове, в первые дни войны, и пока не можем сообразить, как и где её искать. Нас с мамой и сестрёнкой выслали в Валбжих, – добавил он.

– Валбжих? – Мастер покачал головой. – Так возвращайтесь, млодзеньче, и сидите там крепко. Поверьте, сюда не скоро вернётся нормальная жизнь.

– Да. Эти развалины…

– Дело не в развалинах! – горячо отозвался мастер. – Развалины бывают разными. Это место ужасающего, абсолютного зла! Пасть Геенома… Место непогребённых мертвецов. – Его лицо перекосила безрадостная гримаса: – Если б я мог уехать отсюда! Но я не один… и потому каждый день вот тут тихонько сшибаю гроши. Волосы и бороды у населения пока растут. На еду и на комнату пока хватает, а там увидим.

Он обмахнул мягкой кистью шею маленького клиента, развязал и снял с него простыню и похлопал по плечу:

– Давай, кавалеже, слезай, уступи место брату.

Мальчики поменялись местами. Младший вскарабкался на высокий табурет и сказал:

– Меня в точности как Витека, пане Якубе! Чтоб я не был как девчонка.

Он и правда был кудрявым, сероглазым, с овальным мечтательным личиком. Штаны с подтяжками явно донашивал за старшим братом.

– А как же, – отозвался мастер, встряхивая простыню и обвязывая её вокруг шеи малыша. – Кудри долой! Сделаем из тебя настоящего мужчину.

(Забавно, мелькнуло у Цезаря, что и этого брадобрея зовут всё тем же именем нашего праотца.)

Теперь уже старший мальчик, обритый почти наголо, с тонким плоским чубчиком, стоял в стороне и с интересом наблюдал за процессом лишения брата девчачьих кудряшек.

– У пана большая семья? – осторожно спросил Цезарь.

– Была, – сухо бросил парикмахер. – Родители, брат, две сестры. Дед с бабушкой… Исчезли без следа: большая ликвидационная акция, лето сорок второго, сотни поездов в Треблинку… Круиз, из которого никто не вернулся. – Он аккуратно прополоскал бритву в чашке с водой. – Триста тысяч человек улетели в облака; говорят, там прохладно…

Бережно и легко он наклонил голову малыша движением, каким спящего ребёнка перекладывают на другой бок.

– Я в те дни помогал кое-кому в Детской больнице, случайно уцелел. Теперь с дочкой живу… Она не родная, подобрал здесь на улице. Умирала от голода в одном из приютов. – Поднял голову и взглянул на Цезаря: – Приюты – это не то, что млоды пане может вообразить. Просто подвал, непригодный для жизни. На полу – тряпки, матрасы, на них валяются голодные дети. Девочка с матерью и старшей сестрой приехала к родным в начале войны – тогда многие думали, что вместе легче выжить. Потом взрослых увезли в Треблинку, девочки остались одни. Её старшая сестра была контрабандисткой.

– …Контрабандисткой?! – запнувшись, повторил Цезарь.

– Знаете, кто это?

– Ну…