Про маму они ничего не могли сказать, а за то, что он догадался трубу сдвинуть с места так, что немцы ничего не увидели, похвалили его, и трубу тоже похвалили, которую немцы впопыхах не успели захватить. Черноусый и палку свою еловую тоже оставил, и красноармейцы сказали:
— Давай, Вася, разделим с тобой трофеи пополам: мы возьмём себе стереотрубу, а тебе — палку.
На том и решили. Вася с красноармейцами сразу подружился и всё, что знал про немцев, всё им передал.
Один раз красноармейцы приходят и говорят:
— Половина немцев, которых мы из деревни прогнали, далеко не уехали: сидят на речке, в ольшанике.
— Зачем сидят? — спросил Вася.
— Понравилось у вас, вот они и сидят, — засмеялся один красноармеец, а другой спросил:
— Хочешь взглянуть? Пойдём!
Вася решил идти, отпросился у бабушки за деревню, взял свой трофей — еловую палку — и пошёл с красноармейцами на речку.
Шли они недолго, с полчаса, всё знакомыми Васе местами. На повороте реки, где было много наезжено лыжами, красноармеец, с которым шёл Вася, сказал:
— Это место — мы их обошли, а вон там, пониже, в ольхе, они, видишь, сколько натоптали — думали окопаться.
Спустились в ольшаник и пошли по реке. Тут много было насорено ветками, весь снег был чёрный, кругом лежали поваленные деревья. Вася шёл и постукивал палкой по деревьям, и стук подолгу держался в воздухе: сухая палка была звонкой.
— Видишь? — спросил красноармеец, остановившись.
Вася сначала не понял, о чём его спрашивают. Тогда красноармеец поднял его руку с палкой и показал на большую ольху, нависшую над рекой с берега. Вася посмотрел и обмер.
Под корнем ольхи, повалившись друг на друга, спиной к спине, сидели два немца. Того, который сидел лицом к нему, Вася сразу узнал: это был черноусый. Позёмка запорошила ему усы и одну щёку, волосы на голове его ершились, и он был почти такой, каким его Вася увидел первый раз — в избе, когда он намылил щёки и брился, а потом ударил бабушку палкой. Он сидел скорчившись, засунув пальцы в рукава куртки, и глаза его были наполовину открыты и мутно глядели на Васю.
— Это который у нас всех колотил палкой, — сказал Вася, оправившись от испуга.
— Отколотился, будет! — усмехнулся красноармеец.
Вася подошёл к черноусому и стукнул его палкой. Палка зазвенела в морозном воздухе, точно от удара по дереву.
— Ледяной, — сказал красноармеец.
— Нитшего, — проговорил, как немец, Вася и бросил прочь палку.
Она воткнулась в снег торчком, шишкой наверх. Вася долез до неё по снегу и хотел её сломать об колено, но она не поддавалась. Вася вдруг со злобой сунул палку под ноги, втоптал её хорошенько и, стоя на одном её конце, изо всей силы потянул за другой вверх и переломил. Потом он далеко швырнул обломки, они зарылись в сугроб без следа, а Вася, не оглядываясь, пошёл назад в деревню.
У околицы ему встретилась толпа мальчишек.
— Васютка, — закричали они, — катись домой, мать вернулась с партизанами! А мы — на реку, смотреть мороженых немцев.
Вася надвинул шапку и с радостью, опрометью бросился вдоль деревни, к своей избе.
Мальчик из Семлёва
Шёл литературный вечер в Доме Красной Армии, в Москве. Из-за стола я вглядывался в ряды слушателей, затихших в торжественном старомодном зале. Ряды уходили далеко, и лица, ясно различаемые на передних стульях, в конце зала сплывались в лёгкие полосы, желтоватые от электричества и слегка туманные. Аудитория состояла из командиров, прибывших с фронта. Их взгляды как будто старались не выдать горечи, которой наполнен народ на войне.
Вдруг где-то во втором ряду среди суровых и взрослых людей я увидел детское лицо, выделявшееся нежностью красок и блеском широких глаз.
Это был мальчик, одетый в военную форму, с худенькой шейкой, вытянувшейся из слишком просторного воротника с сержантскими петличками. Он был совсем невелик ростом и тянулся, чтобы лучше всё видеть. Каждая чёрточка его лица выражала любопытство. Всё происходившее с публикой происходило с ним в увеличенном размере: посмеявшись, зал становился опять серьёзным, а его тонкий рот долго ещё сверкал застывшей улыбкой детского удовольствия.
— Смотри, — сказал я своему другу, сидевшему за столом рядом со мной. — Смотри во второй ряд, какой там воин.
И мы начали пристально глядеть на мальчика, дивясь его присутствию здесь, его мирному облику в воинском одеянии, всей его маленькой, необычайно жизненной фигурке.
Минут десять спустя мне передали из рядов аккуратно сложенную записочку:
«Мальчик, на которого вы указали, участвовал во многих делах партизанских отрядов и регулярных частей. Дважды представлен к правительственной награде, привёл десять «языков».
Мы перечитали несколько раз эти строки, поворачивая в пальцах записку и так и этак, с сомнением косясь друг на друга.
— Надо с ним поговорить, — сказал я.
И, как только кончился вечер, мы попросили разыскать в публике мальчика и привести к нам.