Мальчики-мальчишки

– Никому. Историю надо воспринимать как математику: это «икс», а это «игрек», и никаких оценок событиям не давать. Скажешь на экзамене, что коллективизация проводилась с такого-то по такое-то, и всё. А то у нас не история, а сплошные эмоции по поводу «паразитизма и загнивания продажного капитализма».

– Так ведь даже по датам значительные расхождения! В одних учебниках написано, что она началась при Троцком в двадцатые годы, а в других – при Сталине в тридцатые. И потом, надо же изложить всё в виде какого-никакого рассказа. И ещё, смотря кому выпадет сдавать. А ну, как я ляпну про рост продукции, а экзамен будет принимать человек, сочувствующий новым веяниям? Я сдавала историю Древней Руси по Карамзину, и мне «трояк» влепили. Я думаю: какого перца? Я же всё точно ответила! Это потом мне сказали, что преподаватель, который у меня экзамен принимал, категорически не согласен с Карамзиным и даже диссертацию написал о том, что он создал свою «Историю государства Российского» по заказу императорской семьи. Вот так зубришь-зубришь, а потом приходишь к выводу, что знаешь только то, что ничего не знаешь.

– Ой-ё, девки, какой же вы ерундой занимаетесь! – говорит нам поддатый мужик, что сидит напротив нас. – Лучше бы вы щи мужикам варили.

– А где сейчас мужики-то? – смерила его презрительным взглядом Инна и снова углубилась в чтение потрёпанного несколькими поколениями советских студентов учебника. Мужик же находит в моём лице благодарного слушателя и начинает рассказывать о том, что у него неправильно срослась кость в стопе, отчего он теперь неимоверно страдает, а жена-зараза вот погнала-таки его на работу.

– А чего же вы не сходите к врачу, чтобы вам исправили это неправильное сращение кости? – спрашиваю я, когда мужик в третий раз назвал свою жену «падлюкой».

– Я же не слабак какой, чтобы сразу к врачу бежать, – парирует мужик. – Я и потерпеть могу, не то, что бабы. Это вам всё невтерпёж! Моя змея вот погнала меня на работу, а то, что нога моя болит, ей и дела нет… Ой, как болят мои ноги…

– До чего надоел со своей ногой или ногами! – шепчет мне Инна. – Я никак не могу читать под его нытьё.

А я слушаю и мужика, и стук колёс, и смотрю на солнце, которое садится всё ниже, и на снег, который становится совсем синим, и из всего этого складывается какая-то мелодия. Солнце вдруг зацепилось за ветви деревьев. Нет, конечно же, не зацепилось в буквальном смысле, но мне кажется, что оно там долго уже сидит.

– Ой, мои ноги, бедные ноги, – жалуется мне мужик.

«Как вы устали от долгой дороги,» – сложилось у меня в голове продолжение под стук колёс, которые начали выстукивать дактиль: тУк-ту-тук, тУк-ту-тук… А солнце определённо застряло в ветках… осины:

Солнце застряло вдруг в ветках осины —
Не отпускают деревья его.
Снег перед самым закатом стал синим:
Всё, что осталось от дня моего.

Я записываю возникшее откуда-то четверостишие на листок бумаги, который служит закладкой для «Криминологии».

– Эй, малявки, а ну брысь отседа! – говорят нам два здоровых парня и добавляют мужику: И к тебе, дед, относится.

– Чего это вы к детям пристали? – слышится знакомый насмешливый голос.

Мы с Инкой оглянулись и переглянулись: рядом с нами стоит Вожатый.

– Так мы тебе место заняли, – гудит один парень Вожатому, который садится в наше купе напротив и начинает бесцеремонно нас разглядывать своим волчьим взглядом. Товарищ с больными ногами довольно-таки резво подпрыгивает и бодро шагает в другой конец вагона. Мы с Инкой тоже было вскочили, уронили свои учебники на пол и собрались драпать, но Вожатый вдруг резко выдвинул ногу вперёд и сказал нам:

– А вы куда это? Я что же, один должен ехать? Сядьте, где сидели, дети. По-хорошему.