Мальчики пастушки

Туча на востоке бледнела и рвалась на клочья. Сквозь нее уже чуть заметно брезжила зорька. Мокрые, продрогшие и невыспавшиеся ребята позабыли все страхи и невзгоды, испытанные в грозу и ливень в поле, и с песнями, свистом и хлопаньем самодельными пеньковыми арапниками въезжали в сонную улицу, точно с веселого праздника, и ввозили с собой что-то свежее, бодрое и жизнерадостное.

Из калиток выходили босые, взлохмоченные мужики, брали у ребят лошадей и участливо спрашивали:

— Ну, как… прохватило?

Досталось!

Скоро улица опустела и опять стало тихо, а на востоке загоралась румяная зорька, обещая тихий ведряный день.

С табуном

Филька проснулся необыкновенно рано, как ни разу не просыпался за все это время. Было еще совсем темно, а уж он стоял на ногах и, протирая заспанные глаза, смотрел на север, где верстах в десяти находилось родное село.

Ночь была звездная и свежая. Под утро даже слегка подморозило. Епанчи, армяки и кафтаны, в которых, завернувшись, спали ребята, покрылись белым инеем, и на лугу блестел под мерцанием звезд морозный осадок. Воздух был чистый и звонкий, и, когда фыркали лошади или ржали сосуны, отыскивая маток, по всей долине стлалось эхо.

Филька поежился от холода и запахнул кафтан.

— У-уф, холодно.

Такую рань делать еще было нечего среди пустынного поля, но Фильке спать уже не хотелось. Он еще с вечера с нетерпением ждал сегодняшнего дня, и ночь ему казалась вечностью.

Филька раза два прошелся вокруг ребят, разминая озябшие члены. Товарищи безмятежно спали. Их ничто не тревожило. Когда кому-нибудь из них доставалась очередь ехать на село, они тоже волновались, с нетерпением ожидая этой минуты, а теперь что… спи, пока не надоест. Николка Лаптев, с которым спал рядом Филька, неистово храпел, точно прирезанный поросенок, Алешка Мазурин, белокурый мальчик лет пятнадцати, возился под епанчей и бредил, выкрикивая плаксивым голосом:

— Бать, я не буду! Ей-богу не буду!

С краю спал самый старший из ребят — Васька Кутузов, рослый парень лет семнадцати. Рыжий картуз свалился с его головы, черные волосы рассыпались по земле и заиндевели. Около Васьки, плотно прижавшись к нему, спала серая лохматая собака, и когда Филька проходил мимо нее, она открыла один глаз и пошевелила лохматым хвостом.

— Что, Полкан, выспался, — сказал Филька, ласково поглядывая на собаку, — пойдем, лошадей посмотрим.

Собака открыла другой глаз и шлепнула хвостом по земле, как бы говоря: "напрасно, парень, беспокоишься — все в порядке" и спрятала морду в густую шерсть.

Филька присел и стал зорко всматриваться вокруг, где, рассыпавшись, мирно паслись лошади. До слуха его доносился стук копыт, ржавый лязг цепей, которыми сковывали на ночь более лучших лошадей, звон колокольчиков, подвешенных жеребятам.

"Должно-быть, и правда все в порядке, а то бы, ежели какая тревога, Полкан всех перебаламутил. Золотая собака. Попусту не забрешет, но уж и муха не пролетит незамеченной".

На востоке занималась заря. Становилось светлее. Филька сел на свою епанчу и опять стал смотреть в сторону села.

"Эх, теперь бабка наверное печку топит… Заботливая, спозаранку вскочит".

Бабка Василиса хотя и ворчливая, но добрая старуха. Она и подзатыльник даст и за вихор дернет, если не впопад подвернешься под руку, но умеет и найти чего-нибудь для ребятишек. То картофелину сунет горячую, то лепешки кусок, то пенку с молока, а когда на базар сходит — непременно принесет всем по баранку.

В воображении Фильки вставала теплая изба с мягкой соломенной постелью на лавке, и он сладко потянулся.

— Хорошо там теперь, тепло.

Изба Черновых была уже довольно ветхая, с грязными прокопченными стенами, с дырявым скрипучим полом, с засиженными мухами стеклами и вся завалена рухлядью, но для Фильки лучше ее не было. Он всегда чувствовал уют дома, а в особенности ему казалось хорошо там теперь, после десятидневного пребывания в поле, спанья на голой земле и сухоедения.

Филька закрыл глаза и видит дом. Отец в сенях тешет топором какую-то чурку, должно быть, под осевший угол избы подгонять хочет, бабка ворчит и топит соломой печку, мать, подоткнув подол, торопливо бегает на двор, то с ведром помоев для коровы, то готовит месиво поросенку. Проснувшиеся ребятишки лезут к печке и щиплют у бабки горячие лепешки.

— Не лезьте вы, оглашенные! Это для Фильки. Нынче Филька приедет с поля!

Бабка вынимает из печи горшки, от которых идет пар и вкусный запах. Филька тянет носом, точно запах горячих щей на самом деле близок, и облизывается.

"Щи с говядиной"…

Рассвело. На горизонте, пробиваясь сквозь утренний туман, показалось солнце, тусклое и холодное, с бледными лучами. Ребята все еще спали крепким сном беззаботной юности. Только собака встала, сбегала в овраг и села около Фильки.

— Пойдем, Полкан, собирать топку, — сказал Филька подымаясь.

Полкан встал, вильнул хвостом и поплелся за Филькой.

Филька набрал сухого бурьяну и котяшьев, разжег костер.

Ребята стали просыпаться. Первым поднялся Васька Кутузов. Он подпрыгнул от холода, сделал какое-то колено и закричал:

— Эй, молодчики, вставайте! Померзли небось! Идите греться!