Мальчики пастушки

— Ребята ежились, кутались в одежду, но после второго крика начали один за другим подниматься, подсаживались к костру, грели заскорузлые руки.

Лица у них были обветрившиеся, серо-землистого цвета, губы черные, потрескавшиеся, волосы свалявшиеся, но взгляд у всех бодрый, веселый. Жили они сурово среди голого поля, подвергаясь всем переменам погоды, спали под открытым небом, ели почти один сухой хлеб; иногда пекли картошку да изредка кому-нибудь присылали из дому пару яиц или бутылку молока, но чувствовали себя хорошо. Необъятный простор, чистый здоровый воздух и полная свобода искупали неудобства полевой жизни, и среди ребят не было ни уныния, ни скуки. Они целыми днями то резвились, изобретая всевозможные игры, то пели песни, то переругивались, а то работали кто что мог и хотел. Васька Кутузов расписывал березовый валек для сестры, вырезая ножом какие-то замысловатые узоры; Фомка Климов плел из тонких веревочек плеть для самодельного арапника; Николка Лаптев строил какую-то особенную трещотку, строгая ножом палки и тонкие дощечки, а Филька вил из пеньки тонкую нескончаемо-длинную веревку для плетения лукошка, наматывая ее на клубок.

— А хорошо около огня-то, — восторгались ребята. — Кто это затопил в рань такую?

— Филька, — сказал Васька, мешая палкой прогоревший бурьян. — Ему нынче не спится; домой задумал.

— Да, обедать буду дома, щей с говядиной похлебаю.

— Ну да, с говядиной, — усомнился Фомка: подумаешь, богачи какие! Хоть бы молоком-то побелили, а то с говядиной. Наготовишься ей, говядины-то, каждый день-то варить ежели…

— У нас теперь каждый день кусок, ей-богу, — уверял Филька. — Мы бычка зарезали рыженького да двух баранов.

— Ну, брат, у твоей бабки много не разлако-комишься, — вставил Васька, подкладывая на костер топлива, — она целую зиму один кусок во щах варит. Знаем мы. Окунет его во щи, да на мороз вынесет, а завтра опять то же. Останутся две-три блестки на весь горшок и хорошо — скоромные.

Ребята хохочут. Звенит заразительный детский смех в чистом воздухе, и ясное утро кажется еще веселее и бодрее.

Филька обижается и ворчит:

— У вас и вовсе ничего нету.

— У нас, коли есть, так есть, а коли нет — хлебаем щи пустые.

Филька скоро забывает обиду и опять говорит с довольной улыбкой:

— После обеда вымоюсь, надену чистую рубаху и посплю на полатях…

Целых десять дней спал Филька в одежде и не разуваясь, и при воспоминании о мытье и чистой рубахе у него начинает зудеть тело. Он запускает под рубашку руку и скребет левую лопатку.

Ребята рассыпались по полю собирать для вечера топливо — днем они топили редко и только в том случае, если пекли картошку, по вечерами костер горел каждый день. С огнем в темноте как-то веселее.

Часам к восьми утра, когда около потухшего костра возвышалась целая копна колючего суходола и рядом лежала кучка сухого конского помета, ребята как-то вяло слонялись вокруг да около, не зная чем заняться. Это скучное настроение всегда охватывало их, когда кого-нибудь отправляли на село. Кто доставал хлеб и шел к ручью прихлебывать, кто переобувался, подбирая растрепавшиеся онучи и отбивая от лаптей землю, а кто просто лежал на спине и смотрел на небо.

Солнце поднималось выше и становилось приветливей. Филька подогнал своих лошадей и стал собираться домой.

— Пора, я думаю, и ехать, а то солнышко-то эва где… Пока-то доедешь, пока что… К обеду поспеть чтобы.

— Что-ж, поезжай.

Филька связывал в узел оставшийся армяк, обрать, железную цепь с большим ржавым замком и наказывал Алешке посматривать за кобылой.

— Она чумовая, никогда не ходит с табуном вместе. Все норовит ухрясть одна куда-нибудь.

— Да, ладно. Чай, не ночь.

Когда Филька поймал и подвел гнедого, на котором должен был ехать домой, товарищи оживилились. Они окружили его и наперебой наказывали:

— Мне привози хлеба больше, а то нагдысь мало дали, насилу натянул.

— А мне попроси у мамки яичка. У нас их много.

— Картошки привози больше.

— Соли не забудь захватить.

— Спичек привези беспременно.

— Спроси там у наших, просватали ай нет Машку-то, а если сговор был, то спроси у бабки — не осталось ли чего.

— Возьми у отца моченнику горсть, путо изорвал Мерин. Я совью новое.

Отдохнувший после долгих полевых работ и поправившийся гнедой мерин рванулся с места, как только Филька стегнул его концом повода, и помчался рысью. Филька испытывал радость и, погоняя лошадь, покрикивал:

— Но, ты, красавчик, пошевеливай.

Товарищи провожали его глазами и кричали вдогонку:

— Ты там не мешкай очень-то, приезжай скорее.

Когда Филька отъехал версты две и скрылся в лощине, ребята сразу точно забыли про него, и к ним вернулось опять обычное бодрое настроение.

— Давайте, ребята, играть во что-нибудь, — предложил Алешка.

— Во что?

— Да хоть в кулички.

— Ну, что в кулички, — сказал презрительно Васька, — девчонки, что ли, мы. Нешто в поле в куличики играют? В избе ежели, ну так. Давайте в жгут.

Игра в жгут Ваське казалась более достойной его возраста, чем кулички, но которые поменьше ребятишки, робели пред жгутом.

— Да, ты нажучишь жгутом-то.