Мальчишка-командир

— Вот сюда, здесь дорога, — показала Маруся в сторону леса.

На миг у Голикова все внутри сжалось. Девушка сидела сзади него, держась за ремень. Аркадий Петрович резко обернулся. Он хотел увидеть лицо Маруси, когда она этого не ожидала. И увидел: она кусала губы от нетерпения и душевной боли. В глазах ее стояли слезы, которые она не могла вытереть: боялась упасть.

У кромки леса действительно появилась дорога. Голиков похлопал теплый бок своего коня, тот прибавил ходу. Примерно через километр открылась просека.

— Налево, — подсказала Маруся.

Голиков повернул налево. И конь споткнулся. «Дурная примета», — подумал он и почувствовал, что Маруся вот-вот не удержится и соскользнет с седла.

— Держись не за ремень, а за меня, — велел он ей и ощутил встревоженное горячее дыхание у себя на щеке.

— Кто твой отец? Что бандитам нужно от него? — спросил он, чуть поворачивая голову.

— Отец агроном. Он вывел новый сорт ржи. Этот сорт не боится заморозков и засух. Нынче отец собрал первый урожай. Пятьдесят пудов. Эти, из леса, потребовали, чтобы отец отдал им. «То же экспериментальный материал, — объяснял отец. — Бесхлебье у нас в губернии кончится». А им что. Они его бить...

— Не плачь.

— Просека кончится — направо. — Маруся убрала одну руку. Наверное, она вытирала лицо.

За редкой стеной деревьев оказалось большое уже убранное поле. На краю его светился окнами дом.

— Прыгай, останешься тут, — велел Голиков Марусе. И бойцам: — Приготовиться к бою. — И вынул маузер.

Но стрелять не пришлось: усадьба была пуста. Черной дырой распахнутых дверей зиял сарай — в нем не осталось ни мешка ржи. Лишь рассыпанное зерно захрустело в темноте под ногами. А в доме была перевернута и разбита вся мебель — лавки, платяной шкаф, самодельный буфет. Посреди комнаты валялся колун.

Отца Маруси не было. Во дворе девушка нашла его фуражку с гербом земледельческого ведомства. Маруся уткнулась в эту фуражку и в голос заплакала. Голиков подошел к ней, погладил по волосам.

— Прости, что опоздали, — сказал он. — Раз они его увезли, значит, живой. Могут и отпустить.

— Вы сейчас уедете? — спросила она.

Он хотел ответить «да» — и не смог.

— Попробуем утром найти их следы, — ответил он.

Был тягостный ужин за кое-как сколоченным столом. Маруся пожарила мясо и вскипятила чай. Ей не мешали: она должна была что-то делать. Потом была бессонная ночь. Маруся наводила порядок в доме — до рассвета горела керосиновая лампа. Половина бойцов ночевали в избе, половина расположились на сеновале. Голиков лег посреди двора на возу. Рядом ходили часовые, но комполка не сомкнул глаз. Ему хотелось встать, помочь Марусе — он не решился. Было жаль девчонку и горько, что он опоздал, хотя его вины тут не было. Засыпая на двадцать минут перед рассветом, когда уже начинали таять звезды, он в полудреме подумал, что отошлет бойцов в Моршанск, а сам останется здесь с пулеметом охранять Марусю. И что вообще, если бы Маруся согласилась, он бы охранял ее всю жизнь.

Утренняя экспедиция ничего не дала. Следы вели глубоко в лес. Голиков понял, что дальше без разведки, с горстью людей двигаться нельзя. Одно дело догнать на дороге десяток бандитов, другое — идти прямо к ним в логово. Он отвечал за жизнь бойцов. И заставил себя вернуться.

— Поедем с нами, — предложил он Марусе. — Дома одной тебе оставаться нельзя. В городе найдем для тебя жилье и работу.

— А если отец вернется? — спросила она. — Я пойду к тетке. Она живет в соседнем селе.

Голиков вынул из сумки блокнот, черкнул несколько слов и передал листок Марусе.

— Если передумаешь — найдешь меня в городе.

— Спасибо. — И поклонилась бойцам: — Вам, солдатики, спасибо тоже.

ДВА ЧУГУННЫХ ОСКОЛКА

Несмотря на терзавшую его досаду, Голиков, возвращаясь с отрядом в Моршанск, погрузился в привычные для него заботы. Он думал о том, что в штабе 5-го боевого участка, без сомнения, начался переполох: «Пропал Голиков с отрядом», поскольку он со вчерашнего дня не подавал о себе вестей — неоткуда было позвонить.

Проезжая мимо обширного ржаного поля, где налитые колосья клонились к земле, Голиков вспомнил о приказе выделить две роты в помощь маломощным и осиротевшим хозяйствам для уборки хлеба. И похвалил себя за то, что, возвратясь к Марусе, не забыл велел собрать всю рассыпанную рожь и вез несколько килограммов нового, многообещающего сорта.

Думая о Марусином отце, Аркадий спохватился, что уже неделю не может ответить своему отцу, Петру Исидоровичу. Письмо от него пришло в Воронеж. Из Воронежа переслали в Тамбов. Оттуда — в Моршанск.

«Родной сын! — писал отец. — Я получил письмо, в котором ты сетуешь, что два с половиной года не имеешь вестей от меня. Прочитав это, я не удержался от слез. Мой мальчик, я всякий раз отвечал тебе. И, не дожидаясь новых писем, продолжал писать.

И это какое-то несчастье, что до тебя не дошло ни единой моей строки, полной любви к тебе и гордости за тебя.