Мальчишка-командир

Лет пять назад поступило известие, что дедушка умер. Мама громко плакала, в чем-то себя обвиняя, отец давал ей пить воду с валерьяновыми каплями и выглядел виноватым. Дети отнеслись к смерти далекого загадочного дедушки безразлично. А сейчас Аркадий пожалел, что не сможет его повидать. В семье Сальковых мужчины поступали только на военную службу. Не было за минувших двести лет такого похода или кампании, где бы не участвовали Сальковы.

«Будь дедушка жив, он бы, наверное, был доволен, что я тоже военный», — горделиво подумал Аркадий.

...Курсантов разместили в громадном мрачном здании бывшего кадетского корпуса. Аркадий обрадовался, когда его кровать оказалась рядом с кроватью Оксюза. Разложив в тумбочке вещи, Аркадий разделся до трусов, схватил полотенце, мыльницу с кусочком пайкового мыла и собрался бежать в умывалку.

— Обожди, пойдем вместе, — предложил Яшка. Он тоже был в трусах, но в рубашке.

— Сними рубашку-то, — заметил Аркадий, — где ты ее будешь в умывалке вешать?

Оксюз ничего не ответил, будто не слышал, и направился к двери.

В длинной узкой туалетной комнате множество водопроводных кранов было установлено с двух сторон. Курсанты, хохоча, обливали друг друга, перебрасываясь шуточками, что-то мурлыча, чистили зубы, брились, лили воду себе на лицо, грудь, спину. Двое курсантов посолидней и постарше терли по очереди спины мочалками. И только Яшка Оксюз мыл лицо, шею, грудь и спину до лопаток, не снимая рубашки, и раньше всех отправился обратно в спальню.

Аркадий любил воду и уходить не спешил. Он исхитрился и почти лег под кран, и холодная струя разливалась по плечам, шее и спине.

Когда Голиков вернулся в спальню, там, уже одетый, сидел на своей койке Оксюз. Темные густые волосы его были зачесаны назад, а смуглое лицо спокойно и сосредоточенно. В руках он держал книгу Августа Бебеля «Женщина и социализм». Оксюз читал, едва заметно шевеля губами.

— Ты, Яш, зря так быстро ушел, — попенял ему Аркадий.

— Я пока почитал, — дружелюбно ответил Оксюз, не отрываясь от книги.

— Да цыганы отродясь не моются, — внезапно заявил Федорчук, который за минуту перед тем вошел в комнату. — Ни домов у них, ни дела — ничего. И почему ты, Оксюз, в армию пошел, не пойму. Ведь вас, цыганов, даже не призывают. Гулял бы себе...

— Федорчук, замолчи! — крикнул Аркадий.

— Не волнуйся, Аркаша, не надо, — спокойно ответил Оксюз, кладя на подушку книгу. — Я, Федорчук, не цыган, хотя и родился в Молдавии. Бабушка моя со стороны матери была из Венгрии, дед — из Польши, а дедушка со стороны отца был турок-контрабандист. Но когда в 1914 году в нашем местечке начался еврейский погром, то моих родителей и дедушку-турка, который уже давно не занимался контрабандой, зарубили казаки. И я бы мог, Федорчук, уехать в Польшу, в Венгрию, даже в Турцию, где у нас живут родные. А я пошел в революцию, чтобы все люди были равны и чтобы в нашем местечке больше не было еврейских погромов.

— Яшка, я не про то, — смешался Федорчук. — Мылся ты в рубашке. А цыганы, я вспомнил, вообще никогда не моются.

Тут хладнокровие вдруг оставило Яшку. Он с лязгом расстегнул пояс, сорвал с себя гимнастерку вместе с нижней рубашкой и повернулся к Федорчуку спиной. От шеи и до пояса она была в продольных, неровно и выпукло заживших шрамах. Голиков не видел ничего подобного.

— Когда во время погрома схватили родителей, я от страха убежал, — сказал Яшка. — Меня спрятали соседи, но кто-то донес, что они прячут жиденка. Меня нашли и привели к офицеру. Тот был пьян и кривлялся: «Плохие дяди убили твою мамочку и твоего папочку, а я тебя пожалею и поглажу». И он «гладил» меня по спине острой шашкой.

— Ударь меня, Яшка, ударь, я сволочь! — закричал вдруг Федорчук.

— Ты не сволочь, Федорчук, — спокойно произнес Яшка. — Ты хороший парень, только мусора в башке твоей много. Пойдем, что ли, обедать? Вон уже труба.

На следующий день начались занятия. Когда Аркадий в перемену отыскал огромное полотнище с расписанием, у него зарябило в глазах. В программу входили: русский язык, арифметика, природоведение, история, география, геометрия, пехотные уставы, фортификация, пулеметное дело, тактика, топография, основы артиллерии, военная администрация, после обеда — практика.

Во второй половине дня были строевые учения, топографические занятия на местности, саперные работы, езда верхом, упражнения с холодным оружием и каждый день стрельбы: из винтовки, револьверов всех систем и пулеметов «максим», «льюис» и «гочкис». Для Аркадия самым трудным поначалу оказалась езда верхом, когда надо было удержаться на широкой и гладкой лошадиной спине без седла и уздечки. Сперва конь, которого преподаватель держал на корде, шел медленно, потом ход его ускорялся, и не оставалось ничего иного, как ногами обхватить круп, а руками — шею и так продержаться хотя бы несколько минут.