Мальчишка-командир

А командир полка выбежал на крыльцо в длинных, до колен, трусах и в сапогах. Прищурясь от полоснувших по глазам лучей солнца, Голиков подошел к дядьке и, словно собираясь ударить его в живот головой, пригнулся. Ординарец осторожно ковшиком начал лить воду ему на загривок, шею, спину. А Голиков принялся себя похлопывать и растирать. Несмотря на прохладу, его тело начало окутываться легким облачком пара. Когда, скребнув по дну ведра ковшиком, ординарец вылил на спину командира остатки воды, Голиков попросил:

— Дядька, черпни еще.

— Так холодная ж!

— Не бойся, черпни.

Вполголоса, то ли молясь за молодого сумасброда, то ли ругая его, дядька черпнул в колодце еще одно ведро — вода была ледяная, бог знает с какой глубины.

— Лей всю! Сразу!

Ординарец выплеснул все, что было в ведре, ему на голову и спину. Радостно ойкнув, фыркнув, смахнув с себя разбежавшиеся струйки, Голиков снял с плеча дядьки длинное полотенце из грубого холста и растерся.

Ординарец тем временем возвратился в дом. И ровно в шесть, в белоснежной рубашке, розовый от ледяной воды, с зачесанными назад волосами, Голиков появился к столу. Его ждала кружка принесенного из погреба молока, несколько ломтей свежего хлеба, испеченного хозяйкой, миска гречневой каши и еще одна кружка — с чаем, заваренным мятой.

Пока Голиков завтракал, ординарец вывел из сарая коней, напоил их, оседлал. И в шесть двадцать они выехали со двора: Аркадий Петрович начинал объезд подразделений своего полка. Голиков делал это каждое утро, и никто не знал, с какой роты он начнет, и ждали его утреннего появления все. Он успевал побывать в пяти-шести местах.

В одном месте проверял, знают ли часовые свои обязанности; в другом осматривал оружие; в третьем заходил в спальню, отбрасывал одеяла и глядел, чистое ли белье, а затем, позвав двух-трех красноармейцев, предлагал им раздеться. Те снимали рубахи. Упаси бог, если рубашка была у кого заношенной или в складке обнаруживалась вошь!.. Доставалось и бойцу, и его командиру. В результате сыпняк пошел на убыль. От него перестали умирать. Не было и новых случаев холеры.

Столь же тщательно следил комполка и за тем, как кормят бойцов. Он приходил на кухню и говорил: «Дайте мне попробовать из этого котла. И еще из этого». Но больше двух-трех ложек супа или ложки каши — и это было всем известно тоже — не съедал. Аркадий Петрович терпеть не мог проверяющих, которые шатались от котла к котлу, наедаясь во время своих неутомимых инспекций «от пуза» и делая вид, что не замечают ехидных взглядов поваров и дежурных красноармейцев.

Отведав супа или каши, Голиков нередко замечал: «Не хватает соли. Хорошо бы добавить жареного лучку». И никогда не оставался завтракать или обедать. Он знал: если пообедаешь в первой роте, то придется и во второй, и в третьей, и так до четырнадцатой. И не исключено, что обед начнут готовить получше специально для него. И Аркадий Петрович предпочитал иногда вообще до вечера не есть, помня, что верный дядька дома накормит.

А на занятиях Голиков поочередно присутствовал в каждой роте. И полк за короткий срок преобразился. Это установила комиссия, направленная командующим округом. В секретном рапорте она доложила: несмотря на то что в полку был раскрыт заговор, в котором была замешана значительная часть командного состава, 23-й полк по моральным качествам и подготовке представляет боеспособную часть, вполне пригодную для использования против антоновских банд.

...Пять рот двигались по улицам города. Впереди, блестя золотом зычных труб, громыхая звонкими тарелками и гулкими барабанами, шествовал известный всему Воронежу военный оркестр. Он играл каждое воскресенье на гуляньях. Там он исполнял по преимуществу вальсы, народные плясовые и мелодии душещипательных романсов. А сейчас, сознавая торжественность момента, оркестр играл поочередно «Вихри враждебные» и «Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон».

Голиков и Берзин сопровождали колонну верхом на лошадях. На звуки музыки из дворов, переулков выбегали люди. Женские и детские лица высовывались из дверей и даже из открытых, несмотря на прохладу, окон. Заметив такое внимание, красноармейцы приободрились. Они стали тверже и молодцеватей печатать шаг — и колонна достигла вокзальной площади. К Голикову подбежал расстроенный начальник станции — лет пятидесяти, тщательно и гладко выбритый.

— Прошу извинить, — сказал он, неумело поднося руку к козырьку своей железнодорожной фуражки. — Нет локомотива. Еще вечером паровоз был совершенно исправен, а утром бригада стала разводить пары...

Аркадий Петрович помрачнел. Он читал оперативную сводку по состоянию на восемь утра. Из нее он узнал о диверсии в депо, расследование которой было поручено железнодорожной ЧК. Но в суматохе сборов Голиков никак не связал это сообщение с предстоящей отправкой рот.

— Другой локомотив ожидаем через полтора часа, — закончил начальник станции.

— Если будет возможность, пожалуйста, ускорьте, — на всякий случай попросил Голиков и приказал бойцам разойтись, чтобы не маялись в строю до посадки.