Мальчишки из Васильков

В райцентре мне предстояло разыскать художника Дома культуры и всеми правдами и неправдами заманить его недельки на две в совхоз. Мне позарез были нужны настоящие декорации — совхозный зритель мирился со сценическими условностями весьма неохотно. Доска со словом «лес», например, вызывала смех, не говоря уже о «кукурузном поле» — были у меня две такие одноактные пьески, действие одной происходило в лесу, а другой — на кукурузной плантации.

Я готовился к встрече с художником несколько дней — внутренне готовился, так как роль просителя противоречила моим нравственным и эстетическим установкам. А то, что мне предстояло исполнять именно эту роль, было неизбежным: кое-кто из васильковцев уже общался с художником районного Дома культуры Николаем Щукиным, когда тот оформлял игровую площадку в совхозном детском саду, и хорошо знал его несговорчивую натуру. Особенность положения Щукина заключалась в том, что он был единственным художником на весь район (официально признанным, разумеется). В довершение ко всему он был известен и как поэт — его стихи печатались в районной газете «Авангард». В основном это были, как говорил один мой знакомый, «датские стихи», то есть стихи, посвященные знаменательным датам. Некоторые из них я прочел специально, готовясь к предстоящему разговору со Щукиным.

Но оказалось, что терзания мои были напрасны. Едва я представился Щукину и изложил цель моего появления, как он похлопал меня по плечу и сказал:

— Ты вовремя приехал. Я в данный момент очень нуждаюсь в деньгах и поэтому готов за деньги поехать куда угодно. Завтра буду у вас. Аванс полагается?

— Полагается.

— Тогда полный порядок.

На радостях я предложил ему поселится во времянке моей хозяйки и пообещал, что буду кормить самыми изысканными блюдами.

— Это лишнее, — сказал Щукин.

«Парень как парень, — сказал я себе о Щукине. — Даже симпатичный парень». Говоря это, я имел в виду не внешность Щукина, хотя и внешность его была вполне приятна: высокий, худощавый, смуглый, с очень белыми ровными зубами и очень черными волнистыми кудрями. Но главное — не ломака.

— Может, отметим это дело в ресторане? — предложил я.

— И это лишнее. Нужно обмывать не начало дела, а конец.

Я ушел от него в хорошем настроении, да и было отчего: доброе начало, как известно, половина дела. К тому же целыми остались деньги. Это были мои наличные деньги, и мне пришла в голову мысль купить на них что-нибудь эдакое бесполезное, но приятное, раз уж так повезло. Я направился в универмаг, еще не зная, что это будет за покупка. Но, едва переступив порог, загорелся страстным желанием купить велосипед — голубой, с никелированными крыльями, с мелодичным звонком на изящно изогнутом руле. Он стоил больше тех денег, которые я намеревался истратить в ресторане, и мне пришлось добавить из других, предназначенных на хлеб, молоко и мясо, то есть на обеспечение моего физического существования. Я сделал это с легкостью.

Чем смазаны новые велосипеды? Солидолом, автолом, тавотом? Во всяком случае, не вазелином. Пока я снимал этот «не вазелин» кусками газеты, около меня собралась толпа мальчишек — благо места было достаточно, так как я занимался этой работой в скверике. Едва я попросил одного из мальчишек помочь мне, как желающих стать помощниками оказалось столько, что мне в течение нескольких минут не удавалось пробиться к собственному велосипеду. Но потом грозным окриком я разогнал их, ухватился за руль велосипеда и выбежал на тротуар. Поехать я не мог: нужно было еще накачать камеры. Я сделал это уже на шоссе, куда выбрался через полчаса. А потом — боюсь, что многим это чувство не знакомо — потом я мчался под высоким голубым небом, часто нажимал на блестящую лапку звонка и чувствовал, что весь я — стремление, полет и этот мелодичный звон, и этот весенний вольный дух...

***

— Шикарный велик, — восторгался Серый, оглядывая и ощупывая мой велосипед. — Настоящая машина. Парус к нему нужно обязательно белый, верно?

— С золотыми звездами! А на верхушку — алую шелковую ленту!

10

— Здравствуйте, Никита Григорьевич! — крикнул я, увидев соседа-бухгалтера у водопроводной колонки под ивой.

— А, здравствуйте, — ответил он.

— Как поживают ваши голуби?

— Хорошо поживают. Скоро новые малыши появятся, совсем скоро.

Я подошел к изгороди.

— Вот тоже хочу развести голубей. Что посоветуете, Никита Григорьевич?

— Славное дело, — бухгалтер завинтил кран, из которого лилась вода в цинковое корыто, и подошел ко мне. — Славное дело. Лучше голубя птицы нет.

Нас разделяла теперь только металлическая сетка.

— А я смотрю и гадаю, что это за ящик у вас на курятнике, — продолжал бухгалтер, — голубятня — не голубятня, а так, что-то похожее. Шурко говорит, что у вас даже парочка голубей уже есть.

— Есть. Хотите взглянуть?

— Николаевские? Крымские? Или драконы? — спросил Никита Григорьевич.

— Берите выше, — сказал я.

— Египетские?

— Еще выше, Никита Григорьевич.

— А что же выше?

— Маркизет, — сказал я.

— Это какой же «маркизет»? — глаза Никиты Григорьевича забегали от любопытства.

— Да тот самый.

— Не слыхал. Покажите.