Мальчишки в бескозырках

А тут по радио объявили об окружении в районе Сталинграда целой фашистской армии. Сообщили о введении в армии погон и учреждении медалей, которыми будут награждаться участники обороны Ленинграда, Одессы, Севастополя, Сталинграда, Москвы, Заполярья и Кавказа. Эти вести всех взволновали.

Раненые с Ленинградского фронта говорили:

— Ну, все. Пришел фрицам конец. Теперь жди наступления у нас под Ленинградом.

Я стал настойчиво проситься на фронт.

Несколько раз беседовал со мной военком госпиталя, говорил, что лучше мне остаться при госпитале, что на фронт мне больше нельзя. Но я был настойчив. И вот 7 января 1943 года вместе с группой выздоравливающих я был выписан из госпиталя и направлен на пересыльный пункт в Вологду.

Приехали в Вологду. Стоял солнечный зимний день. Пошли пешком. Кто-то предложил зайти к сиротам в детский дом. Не знал я, что сценарий этого захода был составлен заранее. Потом стало известно, что это было сделано для того, чтобы оставить меня в детском доме по приказу командующего округом. Оказывается, на моих медицинских документах была резолюция: на фронт не посылать, поберечь в тылу.

В детском доме нас, фронтовиков, встретили очень хорошо. Мы рассказывали, как воевали с немцами, как их били. Ребята особенно тепло отнеслись ко мне. Ведь я их сверстник, а уже воевал, был ранен. На мне ладно сидела новенькая форма, сшитая в госпитале. Угостили нас какао, вкус которого я уже забыл. Кто-то принес баян, и ребята попросили меня сыграть. Обстановка сложилась самая дружеская. Старший команды предложил мне остаться на денек с ребятами. Ничего не подозревая, я согласился.

В спальне мне поставили дополнительную кровать, постелили чистую постель. Утомленный дорогой, я почти сразу же уснул.

Проснулся ночью от шума возле моей кровати. Сначала ничего не понял, потом пригляделся и вижу: двое ребят щупают мою форму и спорят, что у меня за знаки различия. Один мальчишка доказывал, что, раз у меня вдоль петлицы посредине идет красная полоска, значит, я старшина. Постарше говорил, что это не так: у старшины четыре маленьких треугольника, а тут в углу один большой. В конце концов они пришли к выводу, что у меня петлица ефрейтора. Дальше — больше. Один пацан взял мою гимнастерку и стал на себя напяливать.

Тут уж я не выдержал и соскочил с постели:

— Что вы делаете?! И кто вам разрешил трогать чужие вещи?!

Однако ребят это ничуть не смутило.

— Проснулся, ефрейтор! Это хорошо, а то и поговорить вчера не пришлось, — сказал паренек лет пятнадцати.

— Для разговора и день есть… — буркнул я. — Ты сам-то кто такой?

— Я-то? — переспросил паренек. — Я Котька Лещенко — одессит. А что?

— Да так, просто хочу узнать, кто это такой боевой?

— А ты, Вить, не задавайся! — сказал дружок Котьки.

— Ты хоть и герой, но и Котька кое-что видел на войне.

— Это что же? — спросил я.

— Он в Одессе был, под румынами. Мамку его бомбой убило, а батька где-то на фронте. Котька, чтобы как-то прожить, сигаретами торговал, а то и просто милостыню просил.

— Ну а здесь ты как очутился? — спросил я Котьку. — И что за имя такое — Котька?

Паренек посмотрел на меня с некоторым удивлением:

— Котька — это есть Костя. Каждый знает… Так меня дома и родители звали. А здесь я очутился просто. Шел, шел из-под румын по деревням, пробрался в Севастополь, когда еще там были наши, а оттуда зайцем на корабле в Тамань. Затем ехал в Туркмению, а попал случайно в Вологду.

На слово «случайно», Котька нажал особо.

— Ничего себе «случайно»!

— Мильтоны попутали, — заметил Котькин дружок.

Я понял, что ребята здесь не простые. Это только с виду они одинаковые. Но судьба у каждого — ого-го!

— А отец-то у тебя где воюет? — спросил я Котьку.

— Где-то в морской пехоте на Севере. Я дважды убегал из детдома к нему на фронт, но оба раза ловили. Ну ничего, уж на третий раз повезет.

— Ну а ты откуда? — спросил я Котькиного товарища.

— Я Серега Мишин, смоленский. Эвакуирован с сестренкой вместе со школой. Мама осталась в Смоленске, жива. Написала, что отец погиб на фронте. Я ведь тоже здесь не заживусь. Вместе с Котькой на Север подамся немчуру бить!

— Пойдем, Витек, в уборную, покурим, У меня махра есть, — предложил Котька.

— Не курю я. Мне в госпитале вместо махорки изюм выдавали.

— Ну и зря, — усмехнулся Котька. — Изюм! Да можно было махру знаешь как толкнуть? За нее не то что изюм, шоколад можно достать.

«Да, боевые ребята, — подумал я. — Таким палец в рот не клади. Попади Котька на фронт, наверняка бы взяли такого бедового в разведку».

— Ну ладно! Не хочешь, мы одни курнем. Завтра договорим.

— Завтра я с утра должен быть на пересыльном пункте. У меня же предписание.

Однако на следующий день, когда я пришел к директору детского дома попрощаться, он сказал, что есть решение командования на фронт меня не посылать, а оставить в детдоме. Сказал, что все документы у него и выдать их мне он не может.

От обиды я заплакал. Выходит, меня обманули. Отпросился в город. Директор сказал, что хоть отпускать детей в город по одному не имеет права, но для меня сделает исключение.