Мальчишник

Рассказывают, были времена, когда он не стремился возноситься над другими и постоянно держать марку. Был парень как парень. Зарабатывал на хлеб насущный в горе́, на руднике, тяжелым физическим трудом. Однажды его вызвали в командное помещение и вручили путевку, гарантирующую поступление по разнарядке в Московский горный институт, вручили, конечно, с тем, чтобы по окончании института, с дипломом в руках, он воротился обратно на рудник. Но там только его и видели. С горняцким дипломом он устроился начальником маленькой заводской типографии, печатающей всевозможные канцелярские формы и бланки и те многочисленные плакаты по технике безопасности, коими густо оклеены закопченные стены всех цехов, и теперь вместо слов горняцких, увесистых и глыбастых, как сама тагильская руда, с его губ сыплются слова малопонятные, чужетипографские: шмуцы, кегли, гарт, петит. Только что в цицеро-мать не ругается, как ругался знакомый мне директор сибирской типографии. Работа на солнечном свете и не пыльная. Персональный кабинетик, телефон и желанный престиж, который Главный ставит в жизни превыше всего — свой престиж, чужой престиж…

Свою командную роль наш Командир согласился принять с оговоркой — чтобы в походе поперед батьки никто не лез, а в критические моменты добровольно, целиком и полностью подчинялись его воле. Оговорку единодушно приняли. Принял ее и Главный, однако все время, что мы вместе, ищет любого повода, чтобы начальственно вмешаться в ход событий. Со своими указками он частенько опережает Командира — поперед батьки лезет. Слова его жестки, круты. Выпалив их, он всякий раз ставит точку куражливой фразой:

— А я такой!

На верфи, где Командир передоверил ему власть, Главный отводит душу, сладострастно наслаждается жизнью.

Сам я тоже хорош. Мое критическое замечание было вызвано не столько интересами дела, сколько суетным желанием показать, что и я не лыком шит — смыслю кое-что в плотах.

За время моей болезни техническая мысль в конструировании плотов ушагала далеко вперед. Я безбожно отстал. В золотую пору я строил плоты из одних еловых стволов, скреплял их загнанным в глухой захватистый паз трехгранно заточенным березовым стержнем или принесенными на себе металлическими скобами и гвоздями, связывал веревками и даже тальниковыми прутьями — и так бывало.

Теперь бревна устраняются из конструкции. Повсюду торжествует экономия. Повсюду тяжелые и дорогостоящие материалы заменяются легкими и дешевыми, упрощающими к тому же и работу. Ныне плоты делаются из малогрузных надувных средств, затаскиваемых в рюкзаках в вершины рек. Из уст Максимыча я узнал, что отчаянные головы сплавляются по самым лихим рекам даже на детских воздушных шариках, тех самых, что верещат «уйди, уйди!», когда приставишь к ним пищалку. Несколько шариков вкладываются один в другой, вправляются в заранее сшитый матерчатый чехол… Пара десятков таких баллонов держат жердяную площадку, на которую может сесть и вертолет.

Наш плот смонтирован на двух баллонах, склеенных из детской прорезиненной клеенки.

На свои деньги покупал клеенку в аптеке, расчерчивал ее по линейке и лекалу, раскраивал и клеил, конечно, он, Главный конструктор — целую зиму посвятил этой работе, одаряющей радостными предвкушениями и ожиданиями. Склеивал так, чтобы концы баллонов круто сошли на конус. В конуса намертво впаяны резиновые пробки с короткими пипетками, через которые накачивается воздух. Из хлопчатобумажной черной спецовочной ткани Главный стачал на швейной машине чехлы для баллонов, ровные и гладкие, без единой морщинки. Убежден: в пошивочной мастерской не исполнили бы с таким блеском нестандартный заказ.

Похожим на лягушку насосом-помпой накачали баллоны воздухом, и они явились нашим взорам во всем своем конструктивном и техническом совершенстве: четырехметровой длины, до полуметра в диаметре, соразмерные во всех частях, напоминающие одновременно и грозные торпеды и небесные гондолы, и легкие-прелегкие, как пушинки, — одним пальцем отрывались от земли, и казалось, подтолкни их посильнее вверх и, подхваченные воздушным потоком, они понесут нас домой через леса и горы, через реки и озерные разливы по небу.

В строчную линию через равные расстояния на чехлах пришиты петли, к которым привязываются неошкуренные березовые жерди, и уже за эти жерди баллоны исподнизу пристегиваются к деревянной раме.

Рама сотворена не менее искусно. В самом деле, без единого гвоздика. Вынесли из лесу две еловых сушины, очистили их от сучков, ошкурили, вырубили на каждой по три глухих паза в форме ласточкиного хвоста и загнали в них три сухих поперечины — и рама готова. Сверху настелили из тонких сухостойных жердочек палубу.

В продольных бревнах вырублено еще по паре вертикальных пазов, в которые вставлены крепкие березовые рогатки — уключины для гребей. Вытесаны и сами греби.