Мальчишник

— Да. Он окреп и определился.

Именно таким он уже и был определившимся. Что могли понять эти девочки? К сожалению, мало еще чего.

— Ну все-таки не судите строго. Возможно, Катя Быховец или Ида напоминали ему Вареньку Лопухину…

— Конечно, конечно, — быстро уступил Вильям Константинович. — Последние часы с поэтом. Они сохранили их для нас.

— И последняя горсть земли…

— Да. Конечно. Я тоже об этом не забываю.

— Вам бы не хотелось сделать копию с миниатюры Вареньки Лопухиной? Есть малоизвестная миниатюра в Ленинграде, в частной коллекции.

Я имел в виду, конечно же, Валентину Михайловну Голод.

— Попробовал бы. С удовольствием.

— Я располагаю негативом. Крупноформатным. Когда будет готов отпечаток — переправлю вам для ознакомления.

Валентина Михайловна недавно прислала мне прекрасный негатив с миниатюры.

— Буду очень признателен.

Однажды, в один из вечеров, когда портрет Елизаветы Алексеевны близился к завершению, Вильям Константинович рассказал мне сон, который уже много лет не дает ему покоя. Вильям Константинович увидел, как если бы это было сейчас, здесь, на Молчановке, за окном, зимним окном, Лермонтова. Поэт был в гусарской форме, весь в снегу, едва различимый в заиндевевшем окне, сквозь которое он протягивал руку в тепло дома, в одно-единственное окно.

Куинджи несколько раз мне повторил:

— Он протягивал руку…

Я сказал Куинджи:

— Такого Лермонтова вы и должны написать.

— Такого?..

— Да. Вновь пришедшего из надзвездного мира.

Из Тархан привезли желуди. Наступит тепло, их попробуют посадить, и, может быть, зашумят лермонтовские тарханские дубы на Малой Молчановке. Вечно зеленея…

ПИРОСКАФ

Мы отправились по Неве на пироскафе в сторону Кронштадта. Стояли на палубе. День для прогулки по воде был удачным.

— На дне реки лежит пушкинская золотая монета, — напоминаю я. — Бросил, чтобы поглядеть, как она, сверкая, погружается в глубину Невы.

— А самого долги задушили, — говорит Вика. — Прав Достоевский: деньги — отчеканенная свобода.

— Он такой у Линева, задушенный долгами. До сих пор не понимаю, как Линев написал портрет? Непрофессиональный художник. Если даже и видел Пушкина, то один, два раза, не больше.

Вика кивает, соглашается.

Мы смотрим за борт пироскафа, как будто хотим разглядеть глубину Невы, куда погрузилась брошенная Пушкиным монета. Где-то лежит. Где-то лежат кольца с бирюзой — одно и другое, старшего поэта и младшего.

Прежние пироскафы топились дровами, имели очень высокие трубы, огромные колеса, упрятанные в деревянные футляры. Скорость движения 10 верст в час. Путь из Петербурга в Кронштадт занимал три с половиной часа. Современники так описывали путешествие: «Изобретение парохода одно из чудес нашего века. Стоя на палубе, спокойно сидя в каюте, вы с невероятною быстротой, почти незаметно, переноситесь вдаль: так ровен ход судна, до такой степени двигающая его сила подавляет колебание волн. Один только шум колеса, которое быстро вращается под действием пара и, как плуг, взрывает водную равнину, нарушает тишину… Петербург убегал от наших глаз…»

И наш дизельный пироскаф своей движущей силой подавлял колебание волн. Двигались мы по тому же маршруту, по которому несколько раз плавал, гулял на пироскафе Александр Сергеевич вместе с Грибоедовым, Вяземским, художником Доу и семейством Олениных. Алексей Николаевич Оленин — директор Публичной библиотеки и президент Академии художеств. Его дом «соединял в себе все, что было замечательного в Петербурге по части литературы и искусства». Пушкин посещал Олениных с юности. Дочь Олениных Анну называл Драгунчиком.

Когда Доу рисовал Пушкина, Пушкин говорил ему:

— Зачем твой дивный карандаш рисует мой арапский профиль?

Был тогда Пушкин влюблен в Анну Оленину, и ему хотелось, чтобы Доу нарисовал Анну, нарисовал Драгунчика. Но Доу нарисовал его и увез в Англию. Много лет спустя в Англии окажутся некоторые потомки Пушкина. Последней из Пушкиных в Англии, владеющих русским языком, будет правнучка Анастасия, Анастасия Михайловна, жена предпринимателя сэра Гарольда Уэрнера, владельца имения неподалеку от Лондона Лутон Ху, где Анастасия Михайловна соберет многое, что касалось Пушкина и Натальи Николаевны. Все последующие «английские Пушкины» знать русский язык не будут, но все русское, собранное Анастасией Михайловной, будут сохранять.

— Какой дым валил от пироскафов! — смеется Вика. — И пахло дровами. Как же мой белый кружевной зонт!

— Зато мой черный Боливар в порядке, — довольный заявляю я.

— Ты хотя бы знаешь, что такое à la Боливар?

— Широкая шляпа.

— Сам ты шляпа. Это расширяющийся кверху атласный цилиндр с широкими полями. Пушкин носил Боливар с испанским плащом. Одну полу плаща надо было забрасывать на плечо.