Мальчишник

Олег Сальковский по служебным делам в очередной раз в 1987 году прибыл в Бонн. И здесь у него произошел примечательный разговор с западногерманским политологом, членом бундестага о… Леве Федотове. Собеседник сказал, что западногерманская газета «Вельт» частично перепечатала из русской прессы очерк о ребятах из дома на набережной. Дом этот многие западные немцы знают благодаря прошедшей в Германии, еще при жизни Юры Трифонова, большой телепередачи о Юре, о его творчестве. Кстати, западногерманские тележурналисты посетили тогда наш дом, средний двор, где в 7-м подъезде жила прежде семья Трифоновых. Мне Юра рассказывал об этих съемках, о том, что даже собрались подняться в его бывшую квартиру, но Юра передумал: не захотелось впускать в пережитое германское телевидение.

Член бундестага сказал Олегу — русские сочинили легенду: некий школьник под именем Лева Федотов в своем дневнике изложил в подробностях план «Барбаросса» и предрек Гитлеру поражение. Эти русские легенды… «Лева Федотов и его дневник — не легенда, — ответил Олег. — У меня есть доказательства». «У вас?» — «Да. Я с Левой Федотовым сидел за одной партой, читал его дневник. И, кроме того, Лева Федотов друг детства писателя Трифонова».

Осталось, правда, неизвестным, убедил ли Олег своего собеседника в реальности существования Левы Федотова и его дневника или нет. Конечно, задача непростая, если еще учесть, что в ФРГ, в Гамбурге, в 1976 году историками, журналистами, военными специалистами, фотокорреспондентами выпущено шеститомное издание под названием «Вторая мировая война, исторический коллаж о волнующих эпизодах немецкой истории в словах, иллюстрациях и звуковых записях», а Лева уместил ход второй мировой войны на шести простых тетрадочных страницах и сделал это до начала войны.

БЕДА ДЛЯ ВСЕЙ СТРАНЫ

Наступили благодатные летние каникулы. Можно в первую очередь писать, заканчивать пещерный роман. Можно было и свободно заниматься музыкой и рисовать. Или мысленно подирижировать «Аидой». Он иногда стоял, наполненный этой музыкой, и мысленно дирижировал. Действительно, знал ее наизусть — напевал, рисовал своими звуковыми волнами. Не расставался с нею. Часто присаживался к фортепьяно и для бодрости играл — такая вердиевская зарядка. Даже когда ехал на зимние каникулы в Ленинград, в сидячем вагоне, чтобы ночь была радостной, «приступил к исполнению своей мечты» — мысленно проиграл всю «Аиду» в том виде, в каком он ее понимал, исправляя «все дефекты, внесенные нашими театрами». Лева пишет: «Равномерный стук колес был прекрасной подмогой для ясного и правильного звучания моего воображаемого оркестра… Начну, подумал я. И в моей голове возник театральный зал, ряды кресел, занавес… Свет погас, и «Аида» началась. Вереницей проходили музыкальные темы…» Потом Лева заснул, а проснувшись, под аккомпанемент о чем-то судачивших соседей и прыгающих по полу малышей, где-то в первом часу дня закончил «Аиду». Так что под новый, 1941 год в Ленинград Леву привезла «Аида».

А в эти июньские дни Лева активно вернулся к роману о Зеленой пещере, который он откладывал, охваченный новыми идеями, новыми замыслами. Действие романа о Зеленой пещере глубже погрузилось в недра планеты. Ученые проникли в огромную трещину, которая увлекала их все дальше и дальше, в естественные залегания рудных жил и где обнаруживаются огромные скелеты звероподобных ящеров.

Был в Левкином романе в числе экспедиции художник-анималист. Думаю — сам Лева. По-прежнему выступала и девочка Трубадур. Это как знаменитая англичанка двенадцатилетняя Мэри Эннинг, которая в Англии, в известняковом карьере, отыскала первый в мире скелет ихтиозавра. Сейчас в Британском музее висит портрет молодой женщины с веселыми глазами — первая женщина-палеонтолог, которая «уже с ранних лет сумела проявить незаурядную интуицию, настойчивость и энтузиазм серьезного ученого».

Была в романе неожиданная встреча под землей и с авантюристами, так называемыми «охотниками за ископаемыми», которые торговали обнаруженной добычей, наживали на этом капитал. Была перестрелка. По-прежнему Левкин Жюль Верн, Левкин Майн Рид и, главное, сам Левка.

Перед моим отъездом в Крым он прочитал мне новые главы.

Страницы исписаны с двух сторон «густотертым» почерком — я так называл его почерк. Часто получалось, если надо было «втянуть» в строку какое-нибудь добавочное слово, Левке приходилось помещать его снизу. Я об этом уже говорил. Когда он вел нижнюю строку, где оказывалось втянутое наверх слово, тогда приходилось через это слово перескакивать.