Maledictum Scavri Valentini

Мы оставались в стремлении, форсировав реку жизни, обратив вспять ее оскверненные воды, заиндевев на стылых берегах. Там запекались мы кровью, холодея на жертвенниках, перерожденные в багряном Холоде, отягощенные бессмертием. Там возрождались мы — в словах о Холоде, в молве о крови, в канун эпохи Тьмы и консульства Самгабиала.

Impii Irreligiosi Carnivoribus Immortalibus.

XXIII

Вечный Океан Хаоса бурлит своими водами под притяжением мертвенной звезды. Темнеющий лик Преисподней извивается в Его приливах и отливах и тревожит чудовище, что вышло из бездны на берег и стало тем берегом под грозный рокот Техомот.

Архонты Зла, катафрактарии Бездны, тиаматы священных глубин поднимаются в тернистых потоках крови тёмной древнейшей яростью и проникают через поры трупа, бывшего ранее человеком, вовне. Разжиженные в безвременье, расползающиеся материи тускнеют в ненасытном чреве, и тень Абаддона витает в ослепленных глазах, в произведениях человеческого ума, в язвах человеческого сердца.

Литании разрушению завывают в скалах, и мистерии рассоздания скользят в лабиринтах Нечистого разума. Вновь возвращённые, убийственные для человеческой страсти, чуждые желания кружатся над вековой падалью, и овладевают свободой воли осколки чужой памяти, подхваченные натиском лютующих ветров с равнин опустошения Вселенной.

О Хаос, так Ад жаждет твоего возвращения и взывает к тебе, чтобы вскормить тебя и видеть, как Вселенная будет растерзана челюстями Абаддона и возрождена в твоей целостности. Земля пропитана зловещими эманациями падших существ, города горят дыханием твоей близости…

Всеобщая тленность раскачивается над бездной безымянным черным страданием и довлеет проклятием в следах омертвелой реальности. Гнилостность сотворённого праха в чужих руках истекает слизью и временем, и глумится в этих объятиях над обращенным ликом жизни исподней бренностью.

И когда, посреди руин и развалин, вой голодных глоток пустынь воспевает “ренессанс” плоти, он звучит то гимном алчущих в ее честь, то грохотом копыт семи черных всадников — плотоядных призраков апокалиптического горизонта.

Освобождённые плотскими союзами пустынной блудницы, непристойные глубины, нечестивые сути, всепожирающая пустота в илах и тине Хаоса исходят по земле последнего творения, приняв крещение от гиблых вод и власти Зверя.

В порывах ледяных ветров, в кровосмешении земли и неба, стихии изнывают битвой, и саламандры льнут к ногам Бессмертных, Плотоядных; там по всем граням Хаоса сплетаются, воссоединяясь, Бехемот с Левиафаном, взъярясь в валах чернейших вод. И когда лед и пламень в слиянии, когда Самаель и Лилит в соитии, тогда становится неизбежной угроза мирового распада — там собирают грозы в сталь, и ведут наступление штормов на берег Ангел с пастью отверстой и Зверь в железном венце.

XXIV

Аббадон за ними простирается их тенью, Хранитель врат Хаоса, Ангел Бездны.

С ветреных, грозовых небес они сверкают мириадами осколков ночных светил, и, всполохами мертвенных, зловещих молний отражаясь во впадинах человеческих душ, вместе с дождями изливаются на землю.

Кто ведает, сколько их? Кто сосчитал их жизни?

Кто постиг глубины чужеродности, протянувшейся гибельной трясиной между Бездной и человеком?

Скалы, бесстрастные с начала времен, пески, покорные воле ветра, — не живые и не мёртвые, существующие в пределах измеримого, — хранят бездушные, застывшие следы, чтобы обличать древнейшее родство падших с небес с восставшими из Бездны.

Не упокоиться в гнетущей пустоте.… Не упокоиться во прахе…

Там нет пространства, там нет времени, где пребывают они в кромешной Тьме, в ожидании воплощения теней грядущего и прошлого, сохранив в них целостность себя, ибо Тьма приняла их безраздельно.

Бессмертны и окровавлены они, осквернившие небеса, осквернившие землю…

Бескровные, враждебные, чужие — они не покорились. Вмёрзшие в лёд, впечатанные в камень, сожжённые пламенем и развеянные пеплом по ветру — они не покорятся никогда. Только их уродливые тени в отражениях зеркал Вселенной обнаруживают их бытие и раскрывают их естество — ночь и сырой туман.

Звезды, как язвы, мерцают в отеках их душ. Оплавленные вечностью, измождённые сердца пульсируют, проталкивая по иссохшим венам сгустки их чёрной, запёкшейся крови.

Они — забвение, восставшее из преисподнего в бытие… Они — блуждающая в жизни смерть — всепроникающая чума, неподвластная гибели…

Бессмертные, холодные, проклятые собой, не ведающие ни горестей, ни наслаждений, ни греха, ни спасения, в бесконечном обрастании плотью они возвращают то, что каждый раз умирает с ними — их проклятое родство и с Бездной, и с человеком.