Маленькая фигурка моего отца

— Мой отец болен, лежит в больнице, — ответил я. Но оператор, по-видимому, этого не понял.

— Ну, ничего, пусть живет, — рассмеялся он.

— Отец в больнице, ему плохо, — повторил я.

— Ну, ничего, пусть живет, но не слишком наживается на нас, бедных.

Больше я не произнес ни слова. Камера жужжала слишком громко.

В больнице отец говорил слабым голосом, но на пленках, записанных до того, как он туда попал, его голос звучал еще твердо и уверенно.

— Мы кое-как пережили зиму, — рассказывал он. — Отразили два наступления русских, одно — перед Рождеством, другое — после. Многие погибли, но те, кто выжил, вновь собрались с силами и приободрились.

Впрочем, большинство, если честно, хотели одного, — вернуться в Германию. «Мы уцелели, — думали они, движимые простейшим инстинктом самосохранения, — и теперь хотим домой!» К тому же все уже осознали, насколько сильна эта самая Красная армия и как быстро она возродилась после огромных потерь благодаря неистощимым ресурсам этой страны без конца и без края. «Пока не поздно, как можно скорее вернуться!» Это чувство охватило тогда всех хоть сколько-нибудь вменяемых солдат вермахта, но говорили об этом только оглядываясь, не впрямую.

А иногда и вообще помалкивали, слишком было опасно. Ведь никогда не знаешь, кому можно доверять, а кому нет, особенно в войсках пропаганды. А что ты думаешь, пораженчество считалось уголовным преступлением! Ведь именно от нас ожидалось, что мы будем поднимать моральный и боевой дух армии.

Ну, да, это мы и делали. Писали и снимали и для фронтовых газет, распространявшихся среди солдат, и для газет тыловых. Министерство пропаганды тоже пришло в себя после зимнего кризиса и снова стало давать нам очень точные указания. Меньше реализма, больше идеализма!

Мы опять увязли в грязи: русская зима не только начинается, но и заканчивается распутицей. В окопах вода стояла по колено, бункеры и блиндажи превратились в пруды. Солдаты целыми днями ходили в мокрой форме. Ночью она замерзала, а днем снова оттаивала.

Так все и было. Но из зрелища лишений и грязи тоже можно делать пропагандистские картинки. Вот, например, утопая в грязи, тянут кабель связисты (даже в самой неблагоприятной ситуации не прерывается связь с родиной)… Вот орудийный расчет толкает увязшую повозку (еще, еще, ребята, навались!). Браво, Хениш! Вы знаете, как сделать эффектный снимок! Сжать зубы, навострить уши, не сдаваться!

Отец избегает прямых вопросов, предпочитая сосредоточиться на заочном бракосочетании. Эту историю он особенно любит. Когда он к ней приступал, слушатели могли расслабиться. Гостям подливали вина, мне — малинового морса или яблочного сока.

Отец улыбается. Ну, слушайте, как было дело. Мы с Розерль поженились дважды. Сначала заключили брак заочно, а три месяца спустя по-настоящему. Отец пьет за здоровье присутствующих и открывает семейный альбом на нужной странице.

«В России бушевали зимние сражения тысяча девятьсот сорок первого — сорок второго годов, — написано зелеными чернилами плакатным пером. — Но дома, в Вене, меня ждала девушка. С фронта на родину летели письма. Уже целый год я не был в отпуске».

«Но как мы тосковали друг по другу», — написано в альбоме. «Мы просто хотели быть вместе, — значится там. — Мы хотели скрепить свой союз…».

— Между нами, — говорит отец, — мама иногда употребляла в письмах довольно сомнительные выражения. Признавалась, что ее уже неоднократно пытались СОБЛАЗНИТЬ. Читая такие строки, я не склонен был безмятежно ждать, когда же наконец снимут запрет на отпуска, — произносит голос отца на пленке. Отец говорит со мной как мужчина с мужчиной. — Поэтому я в красках изобразил ей все преимущества заочного бракосочетания (финансовое обеспечение для нее, шанс получить отпуск для меня).

В семейном альбоме он нарисовал довольно фантастическую карту Европы, вписав ее в проведенный циркулем круг, как будто она видна сквозь подзорную трубу. Запад на ней получился весьма потрепанным, Британские острова — совсем крохотными, Югославия, Албания и Греция составляют единый блок с Турцией, над которым тянется слово «Балканы». Красным обозначены Вена и Смоленск, их соединяет штрихпунктирная линия, соответствующая расстоянию в тысячу восемьсот километров. По этому рисунку можно восстановить и дату заочного бракосочетания — двадцать второе февраля тысяча девятьсот сорок второго года.

— Вот как все было, — рассказывает отец. — На «шторхе»[25] меня перебросили с фронта в Смоленск. Итак, Смоленск, командный пункт дивизии, полупустая контора. В роли служащего загса выступал командир дивизии и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он листал брошюру «ГЕРМАНСКИЙ БРАК». Перед ним на столе лежала каска, долженствующая заменить невесту. Обращаясь к ней, он желал нам скорого прибавления семейства.

В Вене процедура заключения брака прошла подобным же образом. Перед твоей мамой лежала на столе каска. Позднее она призналась мне, что все это ей напоминало поминки. Но, как только я получил отпуск, а это было в мае сорок второго, мы обвенчались по всем правилам.