Маленькая гамма

– Извини, я не знал, я даже не подозревал, что всё получится так… – Амадей виновато потупил взгляд, больше утыкаясь носом в костлявые коленки. С каждой секундой осознание того, что же всё-таки произошло всё больше и больше заставляло понимать, что же он для себя потерял. Молодой доктор тяжело вздохнул и мотнул голову, сбрасывая наплывающие на него воспоминания.

– Я думал, Петровски уже каждому кусту растрепал, – ехидно сказал Карамур. Первый вызывал у него скорее некое отвращение, нежели ненависть. Фауст старший последовал примеру Амадея и принял похожую позу. Уткнулся носом в колени, тем самым теперь он подпирал оными голову.

– Он не такой уж и плохой. Георгий много потерял за время своей молодости… Я иногда поражаюсь его стойкости и хладнокровности в некоторых ситуациях… – попытался оправдать главу гамм Амадей. На это Карамур лишь закатил глаза и зло ухмыльнулся.

– Петровски конченный самодовольный придурок, и никакие происшествия с его прошлым не заставят меня думать о нём иначе! – хмыкнул Карамур и с вызовом посмотрел на доктора. Последний лишь приподнял бровь, выражая этим своё то ли недовольство, то ли удивление. Тем не менее, никто никому не возразил.

Прошёл уже час с момента их пребывания в этом коридоре. Можно даже сказать, что два этих существа поладили. Ну как, относительно, конечно. Возможно, именно благодаря их уединению они смогли выяснить отношения, а не начать потасовку в комнате дочери Карамура.

Первым всю эту тишину решил прервать Фауст старший, как глава дома, да и просто как волнующийся за своего ребёнка отец.

– Как бы там не было, я хочу извиниться за некоторые свои несправедливые по отношению к тебе слова и действия. Знай только одно, никогда больше не появляйся в этом поместье, – сказал Карамур, приподнимаясь с каменного пола. Амадей нервно вздохнул, но ничего не сказал в ответ. Он прекрасно понимал, что не сможет наладить контакт с таким тяжёлым по характеру существом, но где-то в душе оный был рад, что всё закончилось так, нежели собственной пробитой головой.

– Единственное о чём я тебя прошу в этот момент, постарайся помочь моей девочке, – уже более напряжённо сказал Фауст. Доктор всё никак не мог понять, что же по-настоящему тревожит главу семейства: ревность к жене или смерть дочери. Но одно Амадей знал точно – связываться с Карамуром очень опасно, нет, скорее, травмоопасно.

Молодой доктор не сразу понял, что произошло: Карамур протянул оному свою руку. Амадей немного растерялся и не сразу понял, что к чему, ибо раньше подобного жеста он мог ожидать только на самых их первых встречах. Когда же терпение Фауста подходило к той грани, что этой рукой он мог проломить парню черепушку, Амадей подал и свою руку. Рывком Карамур поднял доктора с пола и теперь они оба стояли на ногах.

– Единственное моё условие – ты будешь должен выполнять то, что я скажу, иначе – всё это не имеет смысла, – спокойно сказал юноша, пожимая узкими худыми плечами. Фауст тяжело вздохнул. Делать было нечего, придётся слушать своего недруга в таком серьёзном деле.

– Я согласен на всё, лишь бы ты спас мою дочь, – на том и порешили. Мужчины, более не говоря друг другу ни слова, двинулись к двери. Первым в комнату буквально влетел Карамур. Его внимание было целиком и полностью поглощено его Клосенькой, которая сейчас страдала от удушающего кашля. Отец подошёл к её кроватке: девушка была практически прозрачной, вокруг были лужицы чёрной жидкости, а платочек, в который та кашляла, был насквозь пропитан этой жидкостью.

Фауст осторожно присел на кроватку к девочке, а в следующее мгновение обнял крошечное создание. Гаммочка обняла отца в ответ. Карамур почувствовал себя очень дурно. Никогда прежде он не позволял себе обнимать своего ребёнка, ведь считал это «телячьими нежностями», которые только разбалуют его Клосеньку.

Глава семейства впервые почувствовал тепло от своего ребёнка. Это достаточно необычное явление, учитывая, что кровь всех гамм холодная. Клосенька уткнулась длинным остреньким носиком в мужское сильное плечо и тяжело засопела. Ей было приятно от того, что отец проявил к ней даже такую незначительную заботу, пускай даже на краю гибели оной.

Комната девочки была сама по себе небольшой, но из-за присутствующих в ней гамм, казалась ещё меньше, чем она есть. Тёмные стены и пол, будто готовы были готовы склеиться друг с другом. Настолько те казались низкими. Окна этой комнаты никогда не были освещены солнечным светом, потому что солнца здесь быть не могло. Слабый свет давали зажжённые по углам канделябры и фонарик над дверью. Сколько раз Карамур не уговаривал девочку поселиться в освещённой части дома, Клосенька отказывалась. Ей по душе, да и не только по ней, было приятно оказаться в темноте, нежели на солнце. Последнее настолько сильно ослепляло чёрные глазки, что девочка не могла даже открыть их, чтобы посмотреть происходящее вокруг.