А вы оба вбиваете «медные гвозди», Терренс отплясывает античный греческий эпикурейский танец, Хэнкок машет мерцающими покрывалами метафизики Бергсона, Лео низко преклоняется перед красотой, а Дар-Хиал рассуждает о своей софистической пластике, исключительно добиваясь одобрения своему остроумию. Что же, вы не видите? Из этого следует, что ничего устойчивого в человеческих суждениях нет. Нет добра. Нет и зла. И мы брошены, без компаса, без весел, без карт, и так мы плывем по морю идей. А это — можно? А от этого надо воздержаться? А что — дурно? А что такой-то поступок действительно добродетелен? У миссис Менденхолл на все такие вопросы тотчас же найдется ответ. А у философов есть?
Паола разочарованно покачала головой и продолжала:
— Нет, у них и есть только идеи. Они сейчас же начинают говорить и говорят, и говорят, и говорят. И со всей их эрудицией ни к каким выводам они не приходят. То же и со мной. Я слушаю еще, и еще, и говорю, и говорю, как сейчас, а убеждений у меня все нет. Нет мерила.
— Нет, мерило есть, — возразил Дик, — старое вечное мерило истины.
— Целесообразность? Ты бьешь теперь по своему любимому «медному гвоздю», — улыбнулась Паола, — а Дар-Хиал помашет руками и начнет доказывать, что все «медные гвозди» только иллюзия, а Терренс — что «медные гвозди» — грязная, ненужная и совершенно несущественная вещь, а Хэнкок — что небесный свод Бергсона вымощен медными гвоздиками, но гораздо высшего качества, нежели твои, а Лео будет утверждать, что во всей вселенной один только «медный гвоздь» и есть и что гвоздь этот — красота и что вовсе он не медный, а золотой.
— Поедем сегодня кататься верхом, Багряное Облако, — предложила Паола мужу. — Прочисти мозги от паутины, и пусть адвокаты и рудники, и рогатый скот делают, что хотят…
— С удовольствием, Паола, — ответил он, — но не могу. Я обязательно должен поехать на берег Бьюкэй, меня только что, перед завтраком, туда вызывали. У них там беда с плотиной: нижний пласт дал трещину. Должно быть, на динамит не поскупились.
Три часа спустя, возвращаясь из Бьюкэя, Дик обратил внимание на то, что Паола в первый раз поехала кататься вдвоем с Грэхемом.
Приехали Уэйнрайты и Когланы в двух автомобилях. Они собирались на неделю к Русской реке и остановились на день в Большом доме. Паола затеяла прогулку и повезла их в горы, заявив, что сама будет управлять четверкой. Выезжать надо было рано утром, и Дик отлучиться из дому не мог. Он только вышел проводить всю компанию, на минуту оторвавшись от работы с Блэйком. Он лично хотел убедиться, что все в запряжке в полной исправности, и по-своему пересадил всех, настаивая на том, чтобы Грэхем сел на козлах рядом с Паолой.
— Надо, чтобы в случае чего у нее под рукой была надежная мужская сила, — пояснил он. — Я сам видел, как прут от тормоза как-то сломался на откосе с весьма неприятными последствиями для пассажиров: двое или трое из них сломали себе шеи.
Под общий веселый говор Паола, подав конюхам знак, чтобы пустили лошадей, перебрала вожжи и, дав возможность посвободнее приладить шеи в хомутах лошадям, пустила четверку. Общая болтовня и прощание с Диком занимало всех, гости радовались, что утро чудное, что оно сулит такой же чудный день, и весело откликались на шутки симпатичного хозяина, напутствовавшего их добрыми советами и пожеланиями. Но Паола чувствовала неприятное возбуждение, какую-то смутную печаль и как будто сожаление, что Дик не поехал с ними. А у Грэхема веселое лицо Дика вызвало минутное раскаяние в том, что он уже давно не сбежал на другой конец света, а сидит здесь, рядом с этой женщиной.
Веселость мгновенно погасла на лице Дика, как только он повернул обратно к дому. Через десять минут он кончил диктовать, и Блэйк поднялся, чтобы уходить, но постоял, помялся и заговорил несколько робким, как бы виноватым тоном:
— Вы меня просили, мистер Форрест, чтобы я вам напомнил о корректуре вашей книги о шортхорнах. Издатели вчера второй раз телеграфировали, просят поспешить.
— Я не смогу этим заняться, — ответил Дик, — пожалуйста, откорректируйте сами, а затем передайте мистеру Мэнсону, чтобы он проверил самые факты, скажите ему, чтобы он обязательно тщательно проверил родословную Короля Девона, и отправьте.
До одиннадцати часов Дик обычно принимал управляющих и экономов. И только через четверть часа после этого ему удалось покончить с заведующим выставками, мистером Питтсом, принесшего ему интересный макет каталога первого его собственного ежегодного аукциона и оптовой торговли, которую предстояло открыть в самом имении. К этому времени подошел мистер Бонбрайт со своей кипой телеграмм, но они не успели переговорить обо всем, как подоспело время завтрака.
Оставшись наедине только теперь, уже через несколько часов после того, как он проводил гостей, Дик прошел к своему спальному портику, к барометрам и термометрам. Но он вышел посмотреть не на них, а на смеющееся личико в круглой деревянной оправе.