Маленькая книжка о большой памяти

Удивительно, — но этот прием дал свой эффект. Возможно, что здесь сыграла свою роль фиксация на отсутствие образа, возможно, что это было отвлечение от образа, его торможение, дополненное самовнушением — нужно ли гадать о том, что остается нам неясным? ... Но результат оставался налицо.

«Я сразу почувствовал себя свободно. Сознание того, что я гарантирован от ошибок, дает мне больше уверенности. Я разговариваю свободнее, я могу позволить себе роскошь делать паузы, я знаю, что если я не хочу — образ не появится, — и я чувствую себя отлично...».

Вот и все, что мы можем сказать об удивительной памяти Ш., о роли синестезий, о технике образов и о «летотехнике», механизмы которой до сих пор остаются для нас неясными...

Теперь пришло время приняться за другую часть нашего рассказа — и мы обращаемся к ней.

Мы рассказали о том, как Ш. воспринимает и запоминает то, что до него доходит, как удивительно точна его память и как необычайно долго держатся вызываемые у него образы; мы видели их странное строение и ту работу, которую он должен над ними производить.

Теперь нам предстоит сделать экскурсию в его мир — его мышление, его личность.

Остается ли все, что было сказано, безразличным для его восприятий, для мира, в котором он живет? Мыслит ли он так же, как мыслим мы? И нс возникают ли в нем самом, в его поведении, в его личности черты, необычные для любого другого человека?

Мы начинаем рассказ об удивительных вещах, и еще много раз будем испытывать то чувство, которое переживала маленькая Алиса, которая прошла сквозь гладь зеркала и оказала-сь в таинственной стране чудес...

Его мир

Человек живет в мире вещей и людей. Он видит предметы, слышит звуки. Он воспринимает слова...

Происходит ли все это у Ш. так, как у обычного человека? Или его мир совсем иной, чем наш?

Вещи и люди

Необычная память Ш. создает одно преимущество, в ней сохраняются воспоминания о тех далеких, ранних периодах его жизни, которые или не запечатлелись у каждого из нас, или вытеснились огромным числом последующих впечатлений, или же не оседали на том этапе, когда еще не была сформирована речь — основное орудие нашей памяти.

Чем мы располагаем из воспоминаний раннего детства? Несколькими неясными, тусклыми образами... Какой-то картинкой, приклеенной к крышке сундука... ступеньками лестницы, на которой когда-то сидел ребенок ... ощущением шерстяного шарфа, которым его закутывали...

Мир ранних воспоминаний Ш. несравненно богаче нашего, и это неудивительно. Его память не превратилась в тот аппарат словесной переработки информации, которым она давно стала у нас; она сохранила те черты непосредственного всплывания образов, которые были свойственны раннему периоду формирования сознания. Мы можем в большей или меньшей степени верить тому, что он рассказывает, делая иногда попытки не только верить, но и проверить услышанное. Мы должны с обостренным вниманием прислушиваться к тем картинам, которые возникают перед нами, и с особенным любопытством относиться, если не к фактам, в которых мы всегда можем сомневаться, то к тому стилю передачи, столь типичному для Ш., который мы сейчас наблюдаем.

«... Мне было еще очень немного.., может быть, еще не было и года ... Ярче всего всплывает в памяти обстановка ... Я не помню обстановки всей комнаты, а помню только обстановку того угла, где находилась кровать моей матери и «качелька». «Качелька» — это такая кроватка с барьерами по обеим сторонам, а внизу такие закругленные досочки, и она покачивается... Помню, что обои были коричневые, постель белая ... Вот мать берет меня к себе и кладет обратно .., я чувствую движение... Я ощущаю чувство тепла « неприятное чувство холода. Очень ярко вспоминается мне свет. Днем это «так».., а потом — «так». Это сумерки, а потом желтый свет лампы ... становится «так».

До сих пор все это не выходит за пределы тех образов, которые легко могут всплывать у каждого — у одного ярче, у другого — более расплывчато.