Маленькая коммунистка, которая никогда не улыбалась

Недавно у Нади появилось новое выражение: «Есть из-за чего шум поднимать!» Когда Надя, рассказывая в письме Дорине о бухарестских развлечениях, упомянула, что ее мать и отец разводятся, она использовала именно это выражение. О разводе ей написала мать. Надя чувствует себя опустошенной, ей страшно недостает того, чего она лишилась, того, что уже закончилось. Тут везде продаются эти открытки – «Надя в Монреале!». Совершенство. Не бывает лучшего, чем самое лучшее… Надю часто приходится отвлекать от ее печали, подсовывая ей что-нибудь непривычное: творожные слойки с изюмом, оладьи с горячим шоколадом, шампанское. Непривычны и чересчур короткие ночи, после которых она на двое суток проваливается в сон. Она шатается, спотыкается, слезает с бревна, ее тело перестало быть оружием, ее тело превратилось в тюрьму.

Но ответственные работники Федерации пообещали, что, расставшись с Белой, она станет свободнее, и обещание свое выполнили: Надя постоянно пренебрегает тренировками, а товарищ тренер не отмечает прогулов, он не следит ни за тем, что Надя ест, ни за тем, в котором часу ложится, не интересуется новыми друзьями своей подопечной. А зачем ему трудиться? В коридоре перед дверью комнаты, в которой живет спортсменка, день и ночь сменяются «привратники».

КАК ЕСЛИ БЫ ОНИ БЫЛИ ВНУТРИ

Четыре надзирающих за ней агента Секуритате, соседи по площадке, продавец в магазине, где она обычно делает покупки, – все они в один голос утверждают, что да, действительно, Надя во вторник после обеда купила бутылку жавелевой воды, сказав, что собирается стирать, хотя стирала накануне.

Бутылка жавелевой воды. Жалкий способ, никакого блеска. Но она же не Мэрилин, разве добудешь в Бухаресте такие снотворные! Здесь берешь то, что есть под рукой. Что имеется в продаже.

А Бела рассказывает о событии в своих мемуарах с вполне прагматической позиции, вот что, по его словам, произошло на самом деле: доведенная до отчаяния постоянным надзором Секуритате девочка и впрямь поднесла ко рту бутылку с жавелевой водой, но, несомненно, бравируя, а не пытаясь совершить самоубийство. Неслучайно девчонка, причем с воплем, сразу выплюнула все в раковину, дав возможность услышавшим крик агентам сию же минуту взломать дверь ее комнаты и отвезти неудавшуюся самоубийцу в больницу. И не из-за чего тут особенно беспокоиться.

Ливия, которую немедленно вызвали на самый верх, со слезами призналась: да, она предложила Наде сказать властям, что отравится, если домой не отпустят.

Группа Секуритате под номером Д12 отметила посещение поликлиники, где Надя консультировалась с врачом по поводу «жжения в желудке». Она записалась под вымышленным именем, доктор ее не узнал и, когда его допрашивали, заявил: «Кто, эта толстуха? Конечно нет, никакая это была не Надя Команечи, ничего общего!»

– Хорошо. Но мне все-таки надо, чтобы вы меня немного просветили, никак с этим не разберусь… Вы недавно утверждали, что история с самоубийством от начала до конца вымышлена, что в тот день вы по ошибке выпили шампунь и все, в том числе и вы сами, перепугались. Простите, но… разве можно выпить шампунь по ошибке?

Она смеется. Я тоже. Больше мы об этом не говорим.

– А каким образом у Белы, которого не было с вами в Бухаресте, появилась своя версия событий?

(Мне кажется, что она улыбается в трубку.)

– Бела всегда говорил, что знает меня так, «будто сам сделал». Будто он был внутри меня…

Мы долго обсуждаем шесть месяцев, проведенных Надей в Бухаресте. В течение полугода она стремилась «пожить как нормальный подросток», одновременно пытаясь уйти от своего мощного тела. Я жду, что она сама вспомнит о своем исчезновении, о странном побеге, длившемся двое суток, – двое суток, в течение которых Бухарест был на осадном положении: все ее искали. Я все время кручусь возле этой темы, но Надя об этом так и не заговаривает. Я не настаиваю. Я описываю этот эпизод и посылаю ей текст. Она никак его не комментирует.