Маленькая коммунистка, которая никогда не улыбалась

Они говорят: она уже не та школьница, которой ставили десять баллов в тетрадку по гимнастике и которая на виду у всей планеты играла с куклой. Они отмечают: она отстригла хвостики и не завязывает банты, а под тугим купальником теперь ясно видны округлости. Они проявляют снисходительность: «Легко понять, что на время взросления требуется передышка», в конце концов, ей стукнуло шестнадцать. Они подсчитывают: победа на бревне, но потом, хоть она и потеряла за три летних месяца пять кило, падение с брусьев и потеря скорости в опорном прыжке… Они восторгаются: видели эту португалочку, которая весит всего двадцать девять килограммов?

Собравшись в зале для прессы, они – такие суровые на вид – пригласят девушку и предложат ей «отчитаться», они будут ждать от нее слез и оправданий, а она, чтобы их смягчить, улыбнется: «Хорошо, что я изменилась, в Монреале мне было четырнадцать, а сейчас я совершенно… нормальная для своего возраста». Потом ведущая, обеспокоенная тем, что журналисты явно затосковали, вежливо поинтересуется: «Может быть, господа, у кого-то из вас есть еще вопросы?» И тогда они заметят Надины высветленные пряди и, спеша на другое интервью, быстро напишут в последний раз в своих блокнотах под именем Нади К. это слово, заключив его в кавычки: «феи» больше нет. А она будет кротко оправдываться: «Но не могла же я навсегда остаться ростом метр сорок семь… разве вы не согласны?»

Под конец пресс-конференции она назначит им свидание через восемь месяцев, в мае 1979-го, в Копенгагене, – и, несмотря на свое в ней разочарование, они отправятся на чемпионат Европы по спортивной гимнастике… и там снова в нее влюбятся. Потому что благодаря ей состязания между Румынией и СССР снова выиграют румынки. Потому что она станет прежней. Ее каштановые волосы опять разделены пробором и завязаны в хвостики – точно такие же, как в Монреале, с красными бантами, это символ. Они почти простят девочку: им снова захочется называть ее девочкой, несмотря на рост – метр шестьдесят один. Они будут поражены и растроганы – подумать только, какие огромные усилия ей пришлось приложить ради этого возвращения на помост! Сорок пять килограммов, на четыре меньше, чем в Страсбурге. Вот что значит «сумела взять себя в руки»! В последний день она, шепотом перед ними покаявшись, расскажет, что нет, к сладкому она и не притрагивается, что да, она добавила в программу неслыханно трудные элементы, и да, к Москве появятся новые. Ее похвалят – умница, поняла, что, «если она и дальше станет так безудержно распускаться, ей не пройти никакого отбора». Став в датском Bwndby Hallen в третий раз чемпионкой Европы, она уличит во лжи тех, кто утверждал, будто гимнастика – это «набор сложных элементов, с которыми способны справиться только не знающие страха маленькие девочки».

Некоторые попытаются испортить праздник, упомянув об измученном лице советской гимнастки Елены Мухиной, и услышат в ответ, что «у русских неисчерпаемые запасы и потому бесконечные возможности». А Надина худоба, ее тощие ляжки, ее смертельно бледное лицо с запавшими щеками? Во время пресс-конференции об этом спросят у ее тренера, и он сумеет дать объяснение: «Надя действительно утратила свои детские щечки, но дело прежде всего в том, что черты ее лица твердеют, когда она сосредоточивается».

В интервью, которое она даст Би-би-си, на вопрос: «В 1978 году, когда вы снова вышли на передний план, вы были уже не девочкой, а… женщиной?» – она смущенно, как завязавшая алкоголичка, ответит: «Да… это было для меня… серьезной проблемой». А потом расскажет, как девять дней обходилась без еды, только пила воду и при этом постоянно тренировалась, чтобы сбросить лишние десять килограммов. Ее горячо одобрят: какая у вас сильная воля! Ей поаплодируют и подарят куклу для коллекции.

MEXICO, FORTWORTH, TEXAS

Дорогая, сегодня утром я получила твои последние три письма и читала историю ваших мексиканских злоключений, как очень грустную книгу.

Может быть, к тому времени, как мое письмо до тебя дойдет, ты уже выздоровеешь!