Очнувшись, она просит лист бумаги и ручку, а может, ей снится, что она просит лист бумаги и ручку. Сначала надо отметить, с чего все началось. Родика упала с бревна. Это Надя помнит: несколько слов Белы сразу после того, как упала Родика. Что-то вроде «мы не позволим советским завладеть титулом, ты можешь туда пойти, Надя, скажи, если можешь». Бела… Позже он напишет в своих воспоминаниях: «Я сказал Наде: тебе когда-нибудь приходило в голову, что у тебя есть обязательства перед командой? Так вот, они у тебя есть. Потому что девочки заслужили благодарность! А у нас с Мартой ты хоть раз спросила, должна ли нам что-нибудь? За все эти годы… Если да, то сегодня, Надя, сделай нечто из ряда вон выходящее…»
Но как быть с тем, что Бела сказал судьям, едва закончились соревнования? «Я никогда не просил ее выполнять программу полностью, со всеми сложными элементами! Невероятно! На одной руке… Меня она потрясла, а вас?» Этим судьям было очень не по себе из-за того, что они смотрели, оценивали, да просто из-за того, что допустили выступление явно больной Команечи.
Вокруг Надиной постели много людей – врачи, медсестры, два румынских спортивных руководителя… Ей очень хочется пить, и, похоже, ее беспокоит разговор с хирургом, американцем, от которого пахнет лимоном и который, обращаясь к ней, отчетливо выговаривает слова, стараясь, чтобы она осознала, насколько тяжелое у нее состояние. Она одна несет полную ответственность за свое решение, чувство долга, твердит она ему, «да, оно самое, гос-по-дин то-ва-рищ доктор, быть спортсменкой… для нас, в Ру…мынии, если тебе не больно, значит, ты не… дошла… до конца. Ничего герои…ческого! Просто ре…шение принято с полным доверием. Папа. Па-па? Нееееет… Простите, доктор».
Нет, с трудом продолжает Надя, нет, тренер в тот день не подвергал ее безрассудному риску. А про эти «постоянные повреждения», на которые напирает хирург, Бела вообще ничего не знал, она в этом клянется.
Выходя из палаты, они слышат, как она расслабленным от снотворных голосом продолжает свой монолог: «Повиноваться – это МОЙ выбор, а ТЫ мне всегда внуша…ешь, что я могу сделать все. Или же… выбор… Я уже сама не знаю… не знаю, как… потому что я заряжена… то есть за-ра-же-на, извините». Позже она зовет ночную сиделку: пусть приведут ее переводчицу, пусть подготовят пресс-конференцию, но сиделка не понимает, сиделка приносит ей стакан минеральной воды. Надя смеется, вспоминая треп Белы, его дурацкую болтовню, ля-ля-ля, что ты нам должна, Надя, ля-ля-ля, за все эти годы. Да она и так все готова сделать! Она что угодно сделает без страховки! Если я при этом не разобьюсь, я всегда готова! Папа, для моей комбинации на бревне я придумала другое начало, потому что… Боже мой, никак не закончить рассказ…
Наутро ее записи невозможно разобрать.
–
– Геза и Бела спали в нашей комнате, а если нам надо было пойти в туалет, мы должны были писать с открытой дверью.
– Почему?
– Они боялись, что мы будем пить слишком много воды и наберем лишний вес. А мы выжидали до тех пор, пока надо будет спускать воду. Мы садились на унитаз со стаканом в руке и пили воду из бачка. И когда мы принимали душ, они тоже следили за нами и не разрешали поднимать голову…
– Что вы ели перед соревнованиями?
– Утром – тонкий ломтик салями, два ореха и стакан молока, вечером то же самое, только без орехов.
– У вас тогда уже были серьезные проблемы со здоровьем?
– Полно! Сломанная нога, сломанное плечо, еще много чего. Помню, когда пришли первые месячные, медсестра сделала мне укол, и потом целый год у меня их не было.