Маленькая коммунистка, которая никогда не улыбалась

Мы больше не говорим о Сыне Самого, который повсюду ее сопровождал, как, например, в то лето, когда ей, против всех ожиданий и после того, как она четыре года не выступала на соревнованиях, разрешили поехать на Игры в Лос-Анджелес. Царек возглавил румынскую делегацию, а она стала «имиджем бренда». Целью Чаушеску было представить сына союзником Запада, в то время как СССР и большая часть блока – в отместку за Олимпийские игры в Москве – бойкотировали событие. Наде позволили издали поздороваться с Белой, но всякое общение с ним запретили.

Я не сказала ей, что румынские журналисты, с которыми я разговаривала, убеждены: сейчас, изображая себя жертвой Царька (это неправда, она не выставляет себя жертвой, она просто об этом молчит), Команечи из кожи вон лезет, делает все, чтобы мир забыл о неудобной близости чемпионки к власти. Я переписываюсь с преподавателем университета, с журналисткой и даже с бывшим попом, которые жили в то время в Бухаресте, и все сходятся на том, что Надя, конечно, по-прежнему остается символом, вот только символом чего? Она оказалась слишком глупой, для того чтобы сбежать тогда, когда следовало! И слишком уж она кривила душой: ни от чего ведь не отказалась, пользовалась любыми преимуществами, которые предоставлял ей режим. И расплачивалась как могла, только подумайте – она ведь произнесла в восемьдесят втором ту самую речь в защиту мира! Чересчур все это мутно. А про Белу К. все в один голос говорят: он-то все сделал как надо, вот уж кто умеет устраиваться, дьявольски пробивной.

Этот пробивной в год своего приезда в Соединенные Штаты работал уборщиком, потом докером. Английский он выучил, глядя «Улицу Сезам», а еще – беседуя со своим боссом, который называл его красным сукиным сыном. Этот пробивной по субботам и воскресеньям обходил все окрестные гимнастические центры с фотографией Нади – этим универсальным пропуском – в кармане. Он присутствовал на тренировках, все замечал, кривился, показывая тем самым изумленным тренерам: по good[55].

А два года спустя у Белы уже несколько автомобилей и собственная школа…

И американские родители готовы на все, они влезают в долги, лишь бы на их девочку посмотрел этот тип, этот «коммунист», знающий свое дело. Они переезжают, бросают работу. «Я ни одного камня не оставляю, не перевернув его и не поглядев, что под ним, – заверяет их Кароли, трепля малышек по волосам. – Я из вашей обезьянки сделаю, – он тяжело подпрыгивает, изображая, будто боксирует с невидимым противником, – антикоммунистическую бомбу, We Will Wiiiiin»![56]

Поначалу он опасался профсоюзов и местных законов: здесь даже чтобы быть сантехником, нужна лицензия, ворчит Бела, все расписано, все под надзором! Не подпадут ли необходимые сорок часов тренировки в неделю под закон о детском труде? А запрет продавать несовершеннолетним алкоголь и сигареты? – спрашивает тренер у крайне возбужденных авантюрой спонсоров. Не подпадает ли под него «помощь», которую он рекомендует, не подумают ли, будто он советует принимать наркотики? Его успокаивают: нет, обезболивающие с кодеином или уколы кортизона могут рассматриваться как медицинские средства. Что же касается слабительного, которое малышки перед публичным взвешиванием пьют целыми пузырьками, – так это даже и не лекарство в привычном смысле, а малышки имеют право стремиться к успеху, у них есть потенциал, они чудесные!