Он встаёт сбоку, рядом со мной, дверь чуть слышно распахивается, под ногами вошедшего скрипит старый рассохшийся паркет, а мои нервы доходят до предела. Понимаю, что ещё несколько секунд этого сумасшедшего напряжения и я попросту закричу, делаю медленный вдох, в проёме появляется незнакомый мужчина, а Ибрагим одним точным и быстрым движением вырубает его, ударив прикладом пистолета в висок.
— Ну какой падла! — говорит возмущённо и пинает его ногой в бок. — Я почти тебя уломал!
10
— Что ты хочешь, чтобы я сделала?! — переспрашиваю возмущённо, надеясь, что ослышалась.
— Белый день, душа моя, — развозит руками Ибрагим, — если я вытащу его на плече или, упаси Господи, в ковре, это будет слишком подозрительно.
— Ах, ну да, ты ж у нас православный, — корчу рожицу в ответ, вспомнив о едва заметной татуировке креста на его груди, под тёмными волосами.
— Ты слишком внимательная, — кривится в ответ, — но, на это и расчёт. Давай, душа моя, соображай быстрее, он вот-вот очнётся.
— Да просто оттащи его на площадку! — шиплю, как змея, а он смотрит на меня полными недоумения и умиления глазами.
— Такая невинная… — вздыхает тяжко, — жаль, что ребёнок не от меня.
— Ибрагим! — рычу в ответ, тут же нахмурившись.
— Правдой тебя мало кто балует, да? — хмыкает в ответ. — Сопляки. Но ты не такая. Выглядишь, как ангел, но это далеко от правды, стоит лишь однажды оказаться с тобой в одной постели. Так что давай, я поднимаю его и беру сумку, ты кладёшь его руку на своё хрупкое плечико и готовишься явить миру всю свою непосредственность.
— Может, свяжем? — спрашиваю презрительно.
Пистолет, с которым вошёл лежащий на полу в кухне матери мужик, давно у Ибрагима, но опасность всё равно витает в воздухе.
— И как ты объяснишь это соседям? — спрашивает с улыбкой, хлопая длинными ресницами.
— Но ты же не положишь его в багажник! — вновь шиплю в ответ. — Значит, на заднее сиденье, сам за руль, а мне что прикажешь делать, когда он очухается?!
— Ну, вот, — улыбается идеальной белоснежной улыбкой, всегда казавшейся мне подозрительной, — уже соображаешь. Сядешь с ним на заднее сиденье и свяжешь там. Если есть чем…
— Зараза… — рычу глухо и иду на балкон.
Можно срезать бельевые верёвки сверху, но они получатся короткими и мама вгонит в гроб вопросами.
Нахожу решение в её спальне, сую его в карман шорт и возвращаюсь на кухню.
— Валим, — бурчу себе под нос, а Ибрагим тут же поднимает мужика с пола.
Вываливаемся на площадку и нос к носу сталкиваемся с соседкой напротив.
Мама говорила, у неё муж от цирроза три года назад скончался и я нахально этим пользуюсь, не обременяя себя муками совести.
— Вот хоть бы один мог изливать душу трезвым, Вера Даниловна! — жалуюсь сходу, а она поджимает губы и делает скорбное выражение лица. — Напасть для русского человека!
— И не говори, милая… — вздыхает в ответ.
Ибрагим двигается дальше, а на первом этаже нам встречается местный участковый. Без формы, но с отпавшей челюстью и немым вопросом в очах.
— Что, Сём? — спрашиваю с вызовом и вскидываю подбородок. — Никогда пьяного мужика не видел?
— Он живой хоть? — кривится бывший сосед по парте.
— Проверь, — язвлю в ответ, он тянет руку к его шее, а я взвизгиваю: — Ты ахренел, Мазуров?!
— Да блин! — отвечает возмущённо. — Работа такая!
— Свой проверь!
— Диана! — говорит грозно, но под моим взглядом сдувается, а мужик невнятно стонет.
— Труп может издавать звуки? — спрашиваю ехидно.
— Такая ты язва, когда не в настроении… — бормочет с обидой.
— Надо было отсесть ещё в девятом! — парирую недовольно.
— Надо было дотянуть до одиннадцатого… — тянет тихо и поднимается дальше, на четвёртый, где живёт его мать.
— Если я захочу кого-нибудь грохнуть, сделаю это в квартире твоей матушки, — умиляется Ибрагим на улице.
— Иди нахрен… — бормочу недовольно и сажусь назад, тут же захлопывая дверцу и доставая мамины чулки.
— Если б ты их с себя сняла, я бы прямо тут и кончил, — ржёт Ибрагим.
— Ты какого хрена такой весёлый?! — взвизгиваю возмущённо. — Весь из себя жизнерадостный, позитивный!
— Завидно? — хмыкает в ответ, а я бурчу, связывая незнакомца на заднем сиденье:
— Аж перед глазами темнеет.
— Будет и на твоей улице праздник, если Тимурчик опять не затупит и не включит праведника.
— А это ещё что значит? — я зависаю, а мужик рядом начинает шевелиться и открывает глаза. — Ибрагим! — взвизгиваю нервно и лезу на переднее сиденье.
— Связать успела? — спрашивает спокойно.
— Только руки…
— А бежать ему и некуда, — пожимает плечами флегматично и говорит громко: — Слышь, мужик, рыпнешься — пристрелю.
— Да пошёл ты, — огрызается в ответ и резко накидывает связанные в запястьях руки на шею Ибрагима, но тот за секунду до этого берёт заготовленный рядом пистолет, взводит курок и наводит через плечо назад, целясь прямо в голову мужику.
— Лапы убери, предпочитаю женщин, а ты даже не симпатичный, — продолжает потешаться, а я прижимаюсь к двери и таращу глаза. — Диана, звони своему красавчику.
— Телепатически? — я нервничаю, оказавшись в непривычной среде, и язвительность прёт изо всех щелей.