К тому времени мысль о том, что он назвал неудавшийся компьютер в мою честь, туго была сплетена с моим ощущением себя. Хотя он не подтвердил этого, я возвращалась к ней, чтобы подбодрить себя, когда чувствовала собственное ничтожество, находясь рядом с ним. Компьютеры меня не волновали: это были всего лишь железки и поблескивающие микросхемы в пластиковых коробах. Когда сидишь перед монитором, оказываешься под гипнозом, но в целом смотреть на них скучно, они некрасивые. Однако мне нравилось думать, что я связана с отцом через компьютер. Это означало, что я была избранной и у меня было место, хотя он держался со мной холодно и отстраненно. Это означало, что я привязана к земле и ее машинам. Отец был знаменитостью, ездил на «Порше», и если «Лиза» действительно получила
Теперь я понимаю, что у нас были противоположные цели. Для него я была неряшливым пятном на его блистательном восходящем пути к славе, наша история не вписывалась в легенду о его величии и достоинствах, о которой он грезил. Мое существование разрушало его образ. Для меня все было наоборот: чем ближе я подбиралась к нему, тем меньше стыдилась себя; он был частью большого мира и подталкивал меня к свету.
Возможно, все это было лишь большим недопониманием, упущением: он просто забыл сказать, что назвал компьютер в честь меня. Я сгорала от нетерпения – так мне хотелось расставить все по своим местам, как на домашнем празднике: когда ждешь появления именинника, чтобы включить свет и выплеснуть в поздравительном вопле все, что удерживалось внутри. Как только он признается – «да, Лиза, я назвал компьютер в твою честь», – все сразу станет так, как должно быть. Он залатает дыры на джинсах, купит мебель, скажет, что думал обо мне все это время, но не мог со мной увидеться. Однако я чувствовала, что если слишком сильно буду стараться навести порядок, могу нарушить хрупкое равновесие, и он снова исчезнет. Поэтому я ждала, терпела это подвешенное состояние, чтобы не потерять его.
Я вылезла из машины и пошла за ним к дому. Сегодня мы не сидели в джакузи. Мы поужинали салатами, пока он читал газету, потом посмотрели «Танец-вспышку». Я не просилась спать в его кровати. Ночью я проснулась, потому что захотелось писать; темнота давила на глаза, ничего не было видно. Было тихо, сверчки смолкли. Я не могла выбраться из комнаты в кромешной тьме, не понимала даже, в какую сторону повернута и в каком положении нахожусь – вертикальном или горизонтальном. Я затаилась, но так ничего и не увидела: как будто в ответ на мои потуги разглядеть что-то темнота сгущалась.
Чтобы попасть в туалет, нужно было пройти через комнату отца, потом несколько шагов по коридору, который вел в другую пустую комнату, где была дверь в ванную.
Я вылезла из кровати и отыскала дверь, едва белевшую в темноте. Теперь я уже различала очертания предметов и заметила, что в постели отца лежит кто-то с яркими светлыми волосами.
Это был человек, который пришел убить отца, – он уже убил его и теперь спит на его месте! Я догадывалась, каков из себя этот незнакомец с белокурой шевелюрой – глупый, но умеющий льстить, уговаривать и уворачиваться. Он скажет, что он мой новый отец, но будет совсем не похож на него. Лица самозванца не было видно, но он и без того приводил меня в ужас. Его волосы светились в темноте. Я слышала собственное дыхание. Боялась за своего настоящего отца. Я тихонько сходила в ванную и на цыпочках прокралась обратно к себе – блондин все так же лежал в отцовской постели. Заворочавшись во сне, он нырнул под одеяло, как под воду. Я вернулась к себе и, как казалось, много часов не могла уснуть, гадая что делать, страшась утра, когда станет ясно, что моя жизнь бесповоротно изменилась и отца больше нет. Я была слишком напугана, чтобы снова встать и потребовать от блондина объяснений. Поэтому решила подождать до утра и в какой-то момент, должно быть, заснула.
На утро никакого блондина не было, отец оказался жив. Я подумала, что мне, наверное, почудилось и не стала спрашивать. Мне было неловко за свой ужас и нелепый протест.
В следующую среду у мамы неожиданно отменились занятия, и она приехала в гости. Мы не знали, что она приедет. Мама застала нас за ужином: она постучала и позвала, а потом открыла незапертую дверь, прошла сквозь темный дом в ярко освещенную холодную кухню, где мы ели салаты. Она присела за стол. Отец дразнил меня в своей обычной манере.
– А не хочешь себе вот такого парня? – спросил он, тыкая в фото старика в газете, которую он читал, пока мы ели. Я посмотрела, потом чихнула, и на фото оказался салат, который я разжевала, но не успела проглотить. – Мальчикам это нравится. Такой согреет тебе кровать в два счета, – отец говорил о новой кровати, которую хотела купить мне Мона. – Кого собираешься позвать?