Маленькая рыбка. История моей жизни

Взрыва не случилось на Рождество, и я решила, что бомба прилетит в Новый год, сразу после полуночи. Меня продолжали мучить мигрени. Отец и Мона забронировали на новогоднюю ночь длинный стол на втором этаже ресторана Chez Panisse в Беркли и позвали нас с мамой. По крайней мере мы с ней превратимся в пар одновременно.

Отец пригласил и свою новую девушку Лорен, которая приехала отдельно от него и привезла подругу. После праздника отец должен был развести по домам Мону и нас с мамой. Я тогда не заметила ни Лорен, ни ее подруги, и не помню, чтобы отец нас знакомил. Там было много людей, которых я не знала, и это не имело значения. Мы все вот-вот должны были погибнуть.

С нами праздновали и друзья Моны, включая невысокую женщину с короткой стрижкой.

– Привет, милая, – сказала она, наклоняясь, чтобы заглянуть мне в глаза. – Как тебя зовут?

– Лиза. Я племянница Моны.

– А, – сказала она. – Точно. Я так рада с тобой познакомиться. Сколько тебе лет?

– Одиннадцать.

– И в каком ты уже классе?

– В шестом.

– Чудесно, – сказала она. – Тебе здесь весело?

Я вздрагивала от каждого звука. Стала искать маму, чтобы уговорить ее поехать домой. Но она обожала вечеринки, а мы не так часто на них ходили. Когда она наконец согласилась уехать, ей нужно было попрощаться со всеми, с кем она разговаривала, и при этом завязывался новый разговор, поэтому прощание вышло более долгим, чем собственно вечеринка.

Когда я пробивалась через толпу взрослых, ко мне подошла та же самая миниатюрная женщина и задала те же самые вопросы. Раньше я никогда не встречала пьяных взрослых и не поняла, почему она так скоро меня забыла. Но это могло быть доказательством того, что ткань мироздания начала распадаться из-за приближения атомной бомбы.

Наступила полночь, и мир потонул в какофонии звуков: гудели рожки, разворачивались и скручивались снова языки из бумаги – и мое сердце в панике затрепыхалось в груди. Однако когда шум стих, темный мир остался таким же, каким и был – нетронутым. Я вся дрожала, но чувствовала благодарность за наше избавление и гордость – будто бы мои переживания не дали миру рухнуть.

По дороге домой отец орал на нас. Заявил, что мы не уделяли внимания его новой девушке. Шел сильный дождь. Отец включил дворник на полную мощность: в его машине был всего один толстый дворник, который сгибался и хлестал вправо-влево, словно тростинка на ветру.

– Я ее не видела, – смиренно ответила я. Ему говорили, что я боюсь ядерной бомбы и жду конца света. Он слышал о моих мигренях, но был не из тех, кто вдавался в подробности или стал бы успокаивать. Он остался безучастным, и теперь, когда мир не взорвался, я чувствовала облегчение, но вместе с ним пришла неловкость.

– Мы разговаривали со всеми остальными, Стив, – ответила Мона. – У нас там тоже были друзья, знаешь ли.

– Бога ради, – сказал он. – Вы такие эгоисты. Представьте, как мне было неловко. Я сказал ей, что у меня замечательная семья. Но с чего бы ей хотеть иметь со мной дело, когда моя семья так себя ведет?

Мы не были похожи на семью. Я никогда не думала о нас в таком ключе, кроме нескольких случаев, когда была вместе с обоими родителями, а потому меня удивило, что он это признал. Приятно было это слышать, пускай он и произнес эти слова в гневе. Казалось, он считал себя непривлекательным, словно не замечал собственной притягательности, не замечал, что люди тянулись к нему.

Как будто женщина могла его бросить только потому, что мы не заметили ее на вечеринке!

Ту ночь я провела у него, как изначально и планировалось. Несколько раз он будил меня: присаживался на корточки в темноте возле моей постели и тряс меня за плечо. Я тогда уже спала в другой комнате, в кровати с плетеным каркасом, которую купила мне Мона, когда он покрасил в комнатах стены и постелил ковры.

– Не могу ей дозвониться, – говорил он. – Может быть, она сердится. Может быть, все кончено.

Он чуть не плакал. Поначалу он был холодным и раздраженным, будто намекая, что это я виновата, хотя в то же самое время хотел, чтобы я его утешила. Потом сел на край кровати и схватился за голову.

– Она, наверное, у подруги, – сказала я. – Уверена, все в порядке. Поговоришь с ней утром.

– Я так боюсь, что все кончено. Что она не вернется.

Мы не видели ее всего несколько часов. Ночь постепенно переходила в утро, небо начинало светлеть.

– Она позвонит завтра. Тебе надо поспать.

– Постараюсь, – ответил он и ушел обратно в свою комнату.

♦

На мой двенадцатый день рождения Мона подарила мне диск Пэтси Клайн с грустной песней о плакучей иве и одинокой ночной прогулке. Чуть позже она заехала к нам в гости, они о чем-то поговорили с мамой, и когда она собралась уходить, я вышла вслед за ней на улицу. Мы стояли на лужайке. Вечерело, свет был желтым, в воздухе царила тишина, ее не нарушали газонокосилки и садовые пылесосы. Над верхушками травинок подпрыгивала, словно пузырьки в минеральной воде, мошкара.