Маленькая страна

Жак расположился на нашей просторной террасе и рассказывал потрясенной публике о своей охоте на крокодилов. Поигрывал бицепсами, выпячивал грудь, грохотал своим раскатистым валлонским «ррр». Лихим жестом киношного ковбоя выхватывал серебряную зажигалку «Зиппо» из кармана, точно револьвер из кобуры, одну за другой зажигал и небрежно заталкивал в угол рта сигареты. Это неотразимо действовало на мадам Экономопулос, покоренную его обаянием и юмором. Она расточала Жаку похвалы, которые он с удовольствием принимал, заливисто, как влюбленная девочка, смеялась его шуткам. Оба удивлялись, как это они не встретились раньше, и предавались бесконечным воспоминаниям о старом добром времени, когда Бужумбура еще называлась Узумбура, о «Гранд-отеле», о балах в отеле «Пагидас» и джазовых оркестрах, о кино «Кит-Кат», американских красавицах, «кадиллаках» и «шевроле» на улицах города, об их общей любви к орхидеям, хорошему вину из далекой Европы, о загадочном исчезновении французского телеведущего Филиппа де Дьелеве и его спутников в районе ГЭС у водопада Инга, об извержениях Ньирагонго и изумительных потоках лавы, о чудном местном климате, о красоте озер и рек…

Протей разносил гостям пиво и жаренные на гриле крокодильи стейки. Когда он предложил тарелку Инносану, тот оттолкнул его с гримасой: «Фу! Только белые да заирцы едят крокодилов и лягушек. Настоящий бурундиец никогда не прикоснется к мясу диких животных! Мы цивилизованные люди!» На это Донасьен, с полным ртом сочной крокодилятины, шутливо ответил: «Ну, бурундийцам не хватает вкуса, а белые слишком расточительны. Французы, например, не умеют готовить лягушек — едят только лапки!»

Арман, не отходя от музыкального центра, учил Ану отплясывать сукус[15], и у нее здорово получалось трясти обернутыми яркой тканью бедрами, так чтобы все остальное не двигалось. Подвыпившие гости аплодировали ей. Посреди танцплощадки, в свете окруженного мошкарой прожектора танцевали родители близнецов, томно прильнув щекой к щеке, как давным-давно, когда они только встретились, во времена легендарного «Гран-Калле»[16]. Жена была намного выше и крупнее мужа. Она вела партнера, он же, закрыв глаза, причмокивал губами, как спящий щенок. Оба взмокли — пятна пота проступали на одежде под мышками и на спине.

Папа лучился весельем и благодушием. Неслыханное дело: он надел галстук, сбрызнулся одеколоном и зачесал назад волосы, так что они не закрывали его обворожительные зеленые глаза. Ну а мама, в цветастом муслиновом платье, была просто неотразима. У мужчин загорались глаза, когда она проходила мимо. Даже папа, как я засек, нет-нет да и заглядывался на нее. Он сидел около танцплощадки и разговаривал о делах или о политике с отцом Армана, который только что вернулся из Саудовской Аравии и, похоже, хотел наверстать все упущенное за вынужденный долгий месяц трезвости. Его жена, одетая строго, как святоша, ритмично покачивала головой и поднимала брови — то ли одобряя слова мужа о стабилизации курса бурундийского кофе на бирже, то ли в сотый раз за день повторяя молитвы.

Я разлегся на капоте нашего пикапа и болтал с Жино и близнецами, как вдруг заявился Франсис. Мы глазам своим не поверили! Мама, едва он вошел во двор, дала ему бутылку фанты и предложила сесть на пластмассовый стул под большим фикусом. Жино задыхался от негодования:

— Нет, Габи, ты только полюбуйся! Ну-ка, вышвырни вон этого подонка! Нечего ему делать на твоем дне рождения.

— Не могу, старик. Отец сказал, что вход открыт для всех жителей квартала.

— Ни фига себе! Но не для Франсиса же! Он наш враг.

— Может, воспользоваться случаем и помириться? — предложили близнецы.

— Придурки несчастные! — ответил Жино. — Мириться с такой мразью! Да ему морду набить надо!

— Пока что он ничего такого не делает, — сказал я. — Пусть себе пьет свою фанту, а там посмотрим.

Мы не спускали глаз с Франсиса. Он же делал вид, что вообще нас не замечает. Но так и шарил глазами по сторонам, прикидывал, примеривался. Он разглядывал всех с затаенной угрозой и нервно подергивал левой ногой. Выпив фанту, пошел за новой бутылкой и заговорил с моей мамой, она повернулась в мою сторону и показала на меня пальцем — видно, объясняла Франсису, что она моя мать. Он порхал от одной группы гостей к другой, ухитрялся легко заводить разговоры со всеми, даже с отцом Жино.

— Вот это да — он беседует с моим предком! О чем они могут разговаривать? Уверен, он расспрашивает о нас, Габи. Выдает себя за нашего кореша!

Мы издали наблюдали, как Франсис ломает комедию. Инносан пригласил его выпить вместе пивка. И уже через минуту-другую они хлопали друг друга по спине, как закадычные друзья.