Все мы люди образованные, а потому хорошо знаем, как опасна магия Вуду с ее ритуалами втыкания иголок в восковую куклу с намерением передать ей свои желания и мысли. Разумеется, никто из нас до этого не снизойдет, и все же наши желания порой имеют магический результат, особенно когда они искренни и сильны. Убедиться в этом помог мне, как всегда, случай.
Я хотела видеть человека, который вовсе не хотел видеть меня, хотела услышать от него слова, которых он не знал, а может быть, я ждала того, кого не было в реальности, все придумав в своем богатом воображении, – так бывает с обычными женщинами. Именно поэтому женские романы выходят сумасшедшими тиражами и все же не могут насытить аудиторию неудовлетворенных жизненными реалиями лиц женского пола. Вконец измучившись, я отдала свои фантазии не листу бумаги, а в соответствии с требованиями времени – компьютеру, выудив из своего воображения сцену встречи и составив небольшой рассказ на пару страниц. Обычно такой метод вполне действенен: рассказал – и забыл думать. Каково же было мое удивление, когда через несколько дней в доме раздался звонок и на мое настороженное «алло», прозвучавшее скорее как тревожное ауканье в дремучем лесу, я услышала невероятное:
– Здравствуй, любимая!
Конечно, это могла быть ошибка, сбой в информационной системе Земли, несовпадение двух реальностей – все что угодно, но это было то, что я хотела услышать и что сама же придумала. Подсознательно я понимала, что что-то не так, но вся моя женская сущность возопила: «Не смей копать, просто будь счастливой!» И я была счастлива.
Время шло, но, словно медленная река, обходило наш маленький островок, застыв только на нем в той стадии неожиданного возвращения утраченного чувства. Создавалось впечатление, что мне самой надо двигать стрелки на его тягучих, точно густой соляной настой, часах, иначе они просто не сдвинутся с места. Получалось так, что моя жизнь, так же как жизнь всех окружающих людей, идет в соответствии с обычным человеческим временем, а чувства живут совсем по другим часам, тем, которые действуют только для нас двоих и требуют своего автономного подзавода. Я не столько поняла это, сколько почувствовала, и оттого родился фантастический образ Единорога, после чего стрелки на наших чудесных часах немного сдвинулись и поползли по циферблату не ровно, отмеряя размер каждой последующей минуты, всегда равной предшествующей, а с некоторым ускорением. Они точно спешили, стараясь наверстать упущенное, а я написала «Благословенного Единорога». Теперь мы словно вступили в сговор со своим внутренним временем, и оно нам с радостью ответило. Рядом со мной теперь был Единорог – нежный и жестокий, благородный и безумный, защищающий и разрушающий меня, и эта наша реальность была уже единственно возможной. «Единорог будит в душе нечто неопределенное, зыбкое, не реализованное прежде… Мы не ведаем, каков он есть, этот Единорог». Но наши часы шли, а это было самое главное.
Уже понимая, что между моими рассказами, отданными компьютеру как некая ритуальная жертва, и пробуждающейся реальностью есть связь, я стала писать осторожно, стараясь не вызвать ненужной для меня реакции, разрушающей зыбкую еще нашу реальность. Стало постепенно ясно, что наша жизнь берет начало из одного источника, разветвляясь на время на два русла и опять собираясь в одно. Почему так и всегда ли бывает так, я не знала и знать не хотела, но понимание того, что мы соединимся в одно, перед тем как пасть в бездну, примиряло с этой неизбежностью. Да и когда это произойдет, ведь наши часы сами текли подобно времени у других людей и требовали завода от двух наших душ одновременно. Странная наша жизнь в словах превращалась в жизнь в действиях и поступках, оставаясь для окружающих в рамках среднестатистической.
Но человек не щепка, подхваченная потоком, он всегда стремится управлять, памятуя, возможно, что он есть малая частица творца, а потому сам может творить. Я написала рассказ «Кризис», и посреди ясного неба полыхнула сухая зарница разрыва, без всякого очевидного повода, но по заданному сценарию проходя зигзагообразной полосой через нашу ставшую уже единой судьбу. Что спасло от банального слова «конец», который всегда ставят в заключение всякой сказки? Должно быть, вера в чудо, а может быть, само это чудо. И стремясь спрятать свое счастье, запереть его в себе и не потерять, я написала «Китайский костяной шар», понимая, что из этой головоломки ни мне, ни ему уже не выбраться. Мы так тесно теперь были связаны вежду собой, так переплелись, что стало невозможно ни понять, ни ощутить, кто внутри кого находится.