Маленькая вещица для хранения драгоценностей (сборник)

– Похожи или не похожи – это ведь не так важно, внешнее несходство – ничто. Запомни главное: ты есть часть меня. Наконец она поняла: она – малая часть его, большого и сильного, и перестала сопротивляться судьбе, которая была к ней благосклонна, потому как не все являются частью чего-то значимого, бывают и совсем одинокие, может быть, потерявшиеся части или даже те, которых вынесла волна совсем не в том месте, где было нужно, и вот так, разделенные, они бредут вдоль берега в поисках себя и не могут найти.

Ее отказ от борьбы означал не только капитуляцию, он означал смерть. Хотя смерть была неизбежна в любом случае.

Среди всех известных средневековым авторам видов единорогов выделяются зеркальные, их еще называют Зеркальными Лигами. Шерсть их настолько плотно прилегает к телу, что создает сплошной слой, где каждый зеркальный волосок становится неотъемлемой частью всего зеркального покрова. Серебряный рог также отражает свет, словно зеркало. Эти единороги – весьма неповоротливые создания, хотя неуклюжими их не назовешь. Размером они с лошадь. Обитают, так же как индийские единороги, в местах с теплым климатом. Они вообще очень любят воду, особенно море. Вот и теперь он спускался к воде, а встретил ее.

– Чего же ты хочешь? – спросила его женщина, преодолевая неожиданно сковавшую ее робость.

– Хочу тебя всю, целиком, безраздельно. Хочу, чтобы ты всегда была рядом и мне не надо было оглядываться назад, убеждаясь в этом. Ты пойдешь за мной? – этот вопрос Единорог произнес тем же голосом, не допускающим возражения и шедшим откуда-то из глубины, то ли сердца, то ли…

Но что может обладать большей глубиной, чем любящее сердце? И женщина кивнула в ответ.

Не торопясь они спустились к воде, где уже успокоенные волны тихо ласкали равнодушный к проявлению их нежности берег. Время от времени женщина наклонялась и поднимала с песка белую раковину, долго смотрела на нее, точно примерялась к ее изгибу, который должен был как-то отозваться в ней, а потом либо равнодушно роняла раковину в море, либо бережно убирала в карман пальто.

– Зачем тебе эти холодные раковины? – спросил Единорог, лаская ее томным взглядом своих всегда печальных глаз.

– Они похожи на обессиленных бабочек, опустившихся на песок, мне их жаль, – по-детски просто ответила она.

– Тогда почему одних ты бросаешь в море, других оставляешь у себя? – поинтересовался Единорог.

– В море я бросаю уже мертвых, там их никто не побеспокоит. В карман кладу уснувших, пусть согреются в тепле, тогда их можно будет отпустить.

Единорог низко опустил голову, чтобы женщина могла его погладить, и та, угадав в этом движении навстречу желание, коснулась рукой небритой его щеки.

– Кто ты? – спросила она неожиданно резко даже для самой себя.

– Ты же знаешь, я Единорог.

– Почему же ты выглядишь как мужчина?

– Это совсем не сложно, – ответил он. – Ты видишь меня таким, каким хочешь увидеть, так же как и я, – мы придумали друг друга.

– А что же другие люди, они как видят нас? – почему-то не унималась женщина, возможно, она просто боялась поверить Единорогу и признать, что они не существуют.

– Не переживай, – постарался успокоить ее Единорог. – Женщины, которую ты видишь в зеркале, нет, она только твоя иллюзия, но ничто не мешает тебе ею любоваться. Дай мне свои руки, я их согрею, они совсем замерзли от воды, притаившейся в раковинах.

Женщина прикрыла глаза и протянула к нему руки, которые коснулись плотной шелковистой шерсти Единорога, соскользнули на упругую непослушную гриву, едва не запутавшись в ней, и наконец достигли гладкой поверхности неожиданно мощного рога.

– Ты убьешь меня? – почему-то спросила она, не раскрывая глаз.

– Оставаясь собой, ты будешь счастлива, я обожаю тебя. Но если ты попытаешься изменить своей природе, уйти от меня, я должен буду тебя остановить. Прости, но такова уж моя природа. Я Единорог, и я служу Девственнице.

Женщина резко открыла глаза, ее пальцы касались небольшой горбинки на переносице импозантного мужчины, которого она давно знала, теряла из виду и опять обретала неожиданно и остро, словно приступ тяжелой болезни, которым надо было переболеть, прежде чем наступал очередной кризис и вслед за ним одиночество, которое было еще тяжелее и длилось целую вечность, до следующей случайной встречи. Эти странные отношения были бесконечны, прерываясь на годы, и опять возобновлялись все с той же самой непрочитанной страницы, словно кто-то водил их по невидимой спирали, на разных этапах жизни возвращая к одним и тем же испытаниям. Было ли это счастье, они не знали, но знали определенно: это было неизбежно.