Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Очередная слеза упала на раскаленную сковородку.

А ведь сколько тайных рецептов она знала!

Ей не было равных, если надо было использовать скисшее молоко в блинном тесте или спасать прогорклое сало, вымачивая его в теплой воде с бикарбонатом. Она знала, что молоки рыб, название которых начинается с буквы «б», несъедобны, что у петрушки стебли ароматнее, чем листья, что салат с картошкой заправляется, пока она еще теплая, и что достаточно добавить белого вина в обычный уксус, чтобы он превратился во вкуснейшую приправу...

Она вдруг решилась отрезать кусок масла и бросить его на сковородку. Из-за этого движения ее передернуло от боли, а лицо исказила гримаса.

Выйдя на пенсию, она почти сразу же похудела.

Передники на ней болтались. Она, издавна питавшая настоящую страсть к сырам, теперь их еле распознавала. Особенно она любила рокфор, бле д’Авернь и фурм, которым, сыто порыгивая, приписывала свойство улучшать пищеварение. Каждый прием пищи заканчивался огромным сырным ассорти; сыры же, не снискавшие благосклонность у ее неба, она крошила в рагу и соусы, а их корки разминала в вине Макон или в бургундском марке, дабы потом добавлять в котлеты, или откладывала про запас в свой «ударный сырный резерв».

Масло в сковородке начало пениться.

Раньше она туда засыпала бы репчатый лук и лук-шалот и заставила бы их подскакивать на сильном огне; цикорий был бы уже вымыт, его корни были бы отрезаны, а «сердечки» конусообразно обстрижены, дабы не допустить горечи; она бы их просто обжарила, держа наготове лимонный сок, усиливающий вкус соуса из петрушки, уксуса и масла...

Масло в сковородке начало чернеть.

К чему эта жизнь между креслом и столом? Эта жизнь без желания, без ненасытной потребности, без этой тяжести в желудке, которую может унять лишь очередной вкусный ужин? К чему существование без грохота кастрюль на плите? К чему есть? Да и что это за еда?! Ее испуганные глаза бегали от бесформенной руки к цикорию, от цикория к сковородке, в которой выгорало масло... К чему жизнь без рук и без головы?

Было уже слишком поздно, а масло уже выгорело, нужно было на что-то решиться.

Ее испуганные глаза метнулись в последний раз, и она положила обе руки на раскаленную сковородку.

Гала-представление

— Пусть делит мадам Мартен!

За их столом мадам Мартен была главной. Чтобы никто ничего не оспаривал, все блюда делила она. Когда подавали картофельную запеканку с мясом, как, например, в тот вечер, она по верхнему слою кончиком ножа проводила линии, которые делили блюдо на шесть равных порций. Затем, каждая из сидящих за столом должна была взять свою часть, не нарушая прочерченных границ.

Таким образом, за этим столом всегда царило взаимопонимание, и никогда не возникало ссор. Монашенки, проходившие мимо время от времени, всегда улыбались, и было общеизвестно, что стол мадам Мартен однозначно считался самым дружным во всем доме престарелых.

Когда блюдо переходило к той, кого все называли «бабушка», на какой-то миг возникала выжидательная пауза, как если бы соседки предвидели, что именно она скажет, и оставляли ей время это высказать.

— Я попробую совсем чуть-чуть... тем более, что сегодня... Если хотите, прошу вас, поделите мою часть между собой.

Мадам Мартен благодарила от лица всех, брала блюдо и делила оставшуюся часть на пять долей.

Аппетит у бабушки был птичий. Она была маленькая и худенькая, как тростинка, и очень веселая. На ее лице, которое можно было принять за лицо маленькой девочки, некогда карие, а теперь почти бесцветные глаза так и играли лукавством. Из-за своей тщедушности она носила детскую одежду, и ее цветные платья казались ярким пятном в окружающей серости.

Бабушка была человеком неиссякаемой радости и феноменальной энергии. Всегда собранная и всегда находчивая, она как никто умела развеселить соседок за своим столом.

Она первая выступила против телевидения.

Ее возмутило то, что каждый вечер все заваливались в кресла и смотрели на картинки, которые чаще всего не понимали, и она решила нарушить это оцепенение.

Отныне по вторникам безногих вывозили на прогулку, а по пятницам устраивалось представление. Каждая обитательница дома должна была по очереди вести вечер. До сих пор самый большой успех выпал на долю бабушки: она завела речь о певицах и актрисах прошлого и, воспользовавшись этой темой, исполнила целую серию пародий на Рину Кетти, Дамью, Мари Дюба, Фреэль и Люсьенн Буайе, а затем — отойдя от темы — поделилась воспоминаниями о своих балах и своих любовных связях.

В тот вечер она отказалась и от своей порции сыра «Смеющаяся корова».

— Кусок в горло не идет! — заметила мадам Мартен, качая головой.

Бабушка в ответ лишь улыбнулась.

— Сами знаете, как это бывает.

Успех ее предыдущего представления был так велик, что в тот вечер бабушка чувствовала себя очень скованно. Такое ощущение, как будто она слишком быстро ела.

— Ну, что вы нам расскажете сегодня вечером?

— Не спрашивайте ее ни о чем, это секрет!

— Нам же она может сказать, мы с одного стола, и она прекрасно знает, что мы не выдадим, правда, бабушка?