Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Супер-тракен — прыжок, если не полет — венчающий первый спуск на Штрайфе в Китцбюеле — таких я выполняю тысячи еженедельно. Подъемы на финише Венгена, от которых ноги становятся тяжелыми, как свинец — так я разминаюсь каждый вечер на сон грядущий. Я знаю каждый миллиметр любой лыжни и, пролетая со скоростью сто сорок в час, вижу ее так, как если бы она двигалась замедленно.

А еще я готовлюсь к рыхлым и разбитым трассам, которые нам бесцеремонно навяжут на Олимпийских играх. Коварные трассы, которые позволяют какому-нибудь Леонарду Стоку, слаломисту, стать чемпионом по скоростному спуску.

В вашей карьере важно все.

Иной раз решающим становится положение вашего мизинца на ноге. Именно мизинец на ноге предопределяет медаль. Вы стерли подошву ботинка, вы четырнадцать раз сменили внутренний носок, вы разозлились и проиграли две сотых в Уше на ровном месте, потому что накануне, выйдя на спуск в Баттендиере, вы задумались о положении вашего мизинца.

Я работаю, когда сплю, я работаю, когда ем. Я рисую свои траектории, я моделирую свои упоры. Мои ноги и моя спина несокрушимы, на моем подбородке всегда след от ремешка шлема. Когда стартер дает мне свободу у пускового барьера, он высвобождает и тонны проделанной работы. А потом на трассе остается лишь один скоростник, у которого уже нет ни глаз, ни головы, ни ног, который скользит, чтобы прийти к подножию горы быстрее, чем другие.

Таково правило.

А потом случается то, что в жизни должно случиться неизбежно: наступает единственный момент настоящего, абсолютного покоя. Покоя скоростника.

Вы прошли левый и правый повороты слету, вы заходите в уклон и допускаете крохотное отклонение от траектории, вы делаете эту маленькую глупую ошибку (не от невнимательности, поскольку скоростники не знают, что такое невнимательность), которая вас уводит на несколько сантиметров от идеальной линии. И тут наступает настоящий, ничем не ограниченный покой. Вы уже потеряли двадцать сотых, затем очень быстро одну десятую, а там проиграли и весь спуск. Теперь уже нет ничего важного, вы уже не скоростник, ваши мышцы расслаблены, ваша голова пуста, и вы понимаете, что через несколько секунд расквасите себе рожу.

Всадница

Когда он ее увидел впервые, это была тщедушная девчушка, которая держалась за руку своего учителя. У нее были тощие ноги, будто начинавшиеся прямо из подмышек, и бледное вытянутое лицо с черными глазами, округлившимися от усталости, казавшейся вечной.

Учитель привел ее в спортивную секцию — ему показалось, что она без труда прыгает выше всех своих сверстниц, и при минимальных усилиях из нее может что-нибудь получиться...

Тренер склонился к девочке.

— А ты сама, чем бы ты хотела заниматься?

Она вытаращила испуганные глаза, бросила взгляд на учителя и, решившись, ответила:

— Скакать.

Все расхохотались. Пьеро тут же окрестил ее «всадницей», и именно так она начала свою карьеру прыгуньи в высоту.

В восемь лет она, не задумываясь, прыгала на метр пять, и Пьеро, который был на десять лет старше и прыгал в два раза выше, взял ее под свое крыло в детскую группу. Будучи уже второй год юниором, он совсем недавно пробился в очень узкий круг спортсменов, подающих надежды, и старался совмещать лицей с шестью тренировками в неделю. Помимо этого он всегда умудрялся найти час-другой для «своих малышей».

Всадница работала без энтузиазма, но с вызывающей регулярностью и неизменной естественной легкостью.

В десять лет, еще ребенком, она прыгала на метр пятнадцать; в двенадцать лет, девочкой, — на метр тридцать пять; в четырнадцать лет, подростком, — на метр семьдесят. Половая зрелость не внесла никаких изменений в ее конституцию: она была высоченной. Ее мышцы, по-прежнему сильные, совсем не отяжелели; у нее лишь наметились две такие крохотные грудки, что они не могли повлиять на ее результативность. Это была совершенная прыгунья, которая перепархивала от титулов к рекордам.

А Пьеро к этому времени допрыгался. Каждый дополнительный сантиметр становился для него неимоверно трудным. С ослабленным левым коленом, недостаточно высокому и недостаточно резкому для прыгуна в высоту, немного сдавшему физически — ему ничего другого не оставалось, как стать учителем физкультуры, потом тренером первой, затем второй и, наконец, третьей категории. Он оставил маленьких, чтобы заниматься исключительно большими, а среди них, в итоге, работал лишь с самыми перспективными.

Свою всадницу он оберегал. Никогда еще он не встречал спортсменку с такими способностями. Это была превосходная прыгунья, сама скорость; она взлетала над планкой, плавно тянула руку, неожиданно поворачивала голову по направлению прыжка. Выраженная красота. Она была, как он любил повторять, его скрипкой Страдивари.