Марин могла признать, что заявилась к нему в бар чертовски разозленной, но всему же есть мера. Шутки об убийстве женщины — это слишком, даже для парня с таким своеобразным черным юмором, как Сэл.
Она понимала, что целый день ее посещали ужасные мысли, но это же только…
А потом наконец по лицу Сэла разлилась дьявольская ухмылка.
— Дурак, — Марин шлепнула его по плечу, и он весело рассмеялся, вновь напомнив ей знакомого со студенческих времен Сэла. Саркастического Сэла, добродушно-веселого Сэла, любившего ее без всяких условий. Смех всегда сближал их, и, поддавшись бездумному порыву, она поцеловала его.
Он не ответил на ее пылкий, влажный и пьяный поцелуй, но и протестовать не стал. Через мгновение она отстранилась, чувствуя, как загорелись от смущения щеки. Сэл ничего не сказал, лишь тяжело вздохнул, и Марин мгновенно пожалела о своем необдуманном поступке. У нее был дерьмовый день, и теперь она сделала его еще хуже, полностью переступив черту, к которой ей не следовало даже приближаться. Марин открыла рот, собираясь извиниться, но не успела сказать ни слова, поскольку Сэл, обхватив ее за плечи, опрокинул на кровать.
Его язык мгновенно оказался у нее во рту, и она, успокаиваясь, почувствовала на себе приятную тяжесть его тела. Страстно отвечая, Марин прогнулась навстречу, наслаждаясь лаской его рук, хотя у нее возникло смутное ощущение отстраненной близости. Его губы блуждали по ее губам, щекам, шее, ключицам, груди, и ей захотелось его самого, во всей полноте, хотелось слиться с ним воедино, чтобы забыть все свои чувства, — все, что она узнала, хотя бы ненадолго.
Словно прочитав ее мысли, Сэл скатился с нее так же внезапно, как навалился, и, с трудом переводя дух, сел рядом с ней на кровати.
— Что случилось? Почему ты остановился?
— Не могу, — проворчал он, не глядя на нее, — ты же напилась. И ты мой лучший друг. Так нельзя…
Марин отметила, что он не упомянул про ее замужний статус. Потянувшись к нему, положила руку ему на плечо.
— Сэл, посмотри на меня.
Он послушно, но нехотя повернул к ней голову. Его раздирали противоречивые желания, глаза горели страстным томлением, но рот сжался в строгую прямую линию.
— Ну да, я выпила, но отлично осознаю, что делаю. Тебе нужно мое согласие? Да я же согласна.
Подняв на него глаза, она увидела, как приоткрылись его губы, и он взглянул на нее так, как смотрел когда-то в их юные студенческие ночи.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя, — продолжила Марин, в глубине души понимая, что ей не следовало так говорить. Не следовало обнадеживать его. Нечестно заставлять его быть с ней ради того, чтобы ей не пришлось сейчас остаться в одиночестве. Однако она продолжила: — Может, я не любила тебя так, как ты того заслуживаешь, но я люблю тебя так, как умею. Я всегда любила тебя и всегда буду любить.
Он колебался. Она видела его сомнения. Положив руку ему на бедро, начала поглаживать указательным пальцем скрытую джинсами выпуклость. Его возбуждение усилилось.
— Тебе придется пообещать, что завтра ты не возненавидишь меня, — хрипловато ответил Сэл. — Потому как я не выживу без тебя.
— Я никогда не возненавижу тебя, несмотря ни на что. Разве ты до сих пор этого не понял? Сэл, ты же единственный оставшийся в этом мире человек, которому я доверяю.
Со стороны могло показаться, что это просто слова. Но именно их сказал ей Сэл в ту ночь, когда умер его отец. Он пребывал в полной растерянности, истерично и почти бессвязно вопил, точно безумец; ему понадобилось много времени, чтобы успокоиться. А когда заявились копы, разговор с ними вела в основном Марин. Благодаря ей его так и не арестовали. «Марин, ты единственный оставшийся в этом мире человек, которому я доверяю».
Этот момент, вероятно, оказался ближе всего к тому, что они когда-либо говорили о той ночи, причем совершенно непреднамеренно.
Склонившись к ней, Сэл начал медленно раздевать ее. Его глаза наслаждались видом обнаженного тела, виденного им последний раз на узкой кровати своей студенческой квартиры. Он тоже разделся, и вид его тела порадовал Марин. Оно практически не изменилось с тех пор, как она в последний раз видела его. Разве что волосы стали чуть гуще, а сам Сэл — мускулистее. Он уже не юный студент. Как и она.
Путаясь в простынях, они снова припали друг к другу, но через мгновение он приподнялся и, тяжело дыша, спросил:
— У тебя есть что-нибудь?
Марин не сразу поняла, о чем он спрашивает. Уже так давно никто не задавал ей этот вопрос… Она не принимала противозачаточные таблетки лет с тридцати — именно тогда они с Дереком начали активно пытаться завести ребенка.
— Нет, ничего не надо, — она вновь притянула его к себе, — все в порядке.
Для рождения Себастиана понадобилось четыре раунда ЭКО и сто тысяч долларов. Ее не беспокоило то, что могло произойти сегодня. Она осознавала лишь то, что уже долгое время не нуждалась так отчаянно в чем-либо или в ком-либо.