Маленькие и злые

Подняв взгляд, он с изумлением обнаружил, что молодой улан плачет. Крупные слезы катились по гладковыбритым щекам юноши, собирались на подбородке и падали, оставляя темные мокрые пятна на кителе. В остальном лицо Францишека оставалось бесстрастным, но в глубоких пронзительных глазах читалась такая боль и тоска, что от этого самому становилось больно. Пекось с Батлейщиком будто и не заметили ни слез юноши, ни смущения учителя, продолжали тихо разговаривать о политике. Песецкому, правда, показалось, что они по очередному кругу завели те же слова, что звучали в этой комнате от силы десять минут назад.

Устав от монотонности вечера, раздосадованный и испуганный слезами юноши, Песецкий неловко извинился и откланялся. Передал пустой бокал появившемуся рядом лакею и, еще раз извинившись, вышел из комнаты, стараясь держаться как можно более прямо и не показывая своего состояния.

Как только закрылись двери и учитель оказался в полутьме коридора, голоса в комнате тут же стихли. Тишина показалась Песецкому кромешной и обволакивающей. Он постоял, прислушиваясь, но не услышал ни звука из-за закрытых дверей. Ни голосов, ни шарканья обуви по паркету, ни скрипа кресел, ни звона бокалов. Складывалось ощущение, что его недавние собеседники просто сидели на своих местах, молча и неподвижно.

Решив не забивать пьяную голову лишними мыслями, Песецкий побрел по коридору, смутно помня дорогу к своим покоям. Отметив, что напился сильнее, чем думал поначалу, учитель молился, чтобы не попасться в таком непристойном виде на глаза обитателей дома. Хорошее же впечатление он произведет в первый день. Но, к счастью, коридоры и залы были пусты, безлюдны и погружены в темноту. Будто необитаемы. Который вообще час, спрашивал он себя. Во сколько здесь, интересно, ложатся спать?

Шаркая заплетающимися ногами, спотыкаясь на поворотах и цепляясь за стены, учитель кое-как добрел до своей комнаты и с удивлением обнаружил возле двери маленькую пухлую фигурку Батлейщика. Карлик стоял ровно, будто по стойке смирно, подняв к Песецкому круглое детское личико.

— Мы так и не успели толком поговорить, пан учитель, — тонко пропищал он.

Песецкий лихорадочно соображал, как смог Батлейщик на своих коротких ножках добраться сюда быстрее него. Наверняка в особняке есть множество обходных путей. В голове учителя нашлось мало вразумительных ответов, поэтому он лишь кивнул, соглашаясь.

— Я вижу, вы немного смущены мои присутствием в этом доме, пан учитель. — Коротышка не выглядел пьяным, наоборот, стоял ровно и твердо, его лицо в полутьме коридора, казалось, едва светилось призрачным лунным светом. — Дело в том, что Томаш, то есть пан генерал, мой давний друг. Не буду вдаваться в подробности наших отношений, скажу лишь, что порой у меня складывается ощущение, что мы с супругой знакомы с этой семьей всю нашу жизнь.

— Супругой? — Учитель спохватился: — Прошу прощения, это не мое дело.

— Не стоит, пан учитель, не смущайтесь. Мы с вами взрослые люди, давайте называть вещи своими именами. Вы явно выпили лишнего, а я навязываюсь к вам с разговорами. Мой вид говорит, что вряд ли такой… как я, имеет особый успех у женщин. Но моя супруга, моя милая Агата, это святая женщина. Это все, что у меня есть, самое ценное. Она мой ангел, моя госпожа, мой господь, моя богиня. Она создала меня, сделала тем, что я есть сейчас.

Удивленный и немного смущенный таким откровенным разговором, Песецкий проникся некоторой симпатией к Батлейщику, которого, видимо, потянуло на полуночные беседы.

— Мой господь не дал мне красоты или стати, но наделил жизнью и любовью самой прекрасной женщины на свете. А еще умом и прозорливостью. Я богат, пан учитель, сказочно богат, скрывать не буду. И, помня былые времена, решил выручить моего друга в его непростое время. Я выкупил у Пекосей поместье Ялины, теперь оно мое. Но пан генерал с семьей будут жить здесь сколько потребуется, пока они снова не встанут на ноги. Я говорю это к тому, чтобы у вас не было неправильных мыслей насчет положения дел в этом доме. Я знаю, что в округе говорят разное про меня с моей милой Агатой и про пана генерала с семьей. От слухов и сплетен не уйти, но я хочу, чтобы понимание было у всех, кто живет под этой крышей. Мы все здесь одна большая семья, пан учитель. Мой господь не дал нам с Агатой детей, поэтому дети пана генерала для нас как родные. И я не пожалею ничего, чтобы у них было все лучшее. Я надеюсь на вас, пан учитель. Я могу на вас рассчитывать?

— Конечно, пан Батлейщик, — Песецкий пытался сдержать дрожь в голосе, — конечно.

Оказавшись в уединении, темноте и тишине своей комнаты, учитель разделся и завалился спать. Он не слышал, как за дверью быстро протопали чьи-то маленькие ножки. Как дверь тихонько открылась, и пара стеклянных, чуть светящихся в темноте глаз, внимательно посмотрела на спящего человека.

*