Маленькие и злые

Она махнула рукой, давая понять, что разговор окончен. Песецкий вышел из комнаты. Он не видел, что по лицу генерала текут густые слезы, оставляя мокрые дорожки на впалых щеках, теряясь в бороде. Не видел, как баронесса безвольно развалилась в кресле, опустив руки до пола и уронив подбородок на грудь, как сломанная, забытая кукла. Батлейщик повернул голову, посмотрев на супругов. На круглом детском лице застыла гримаса гнева и презрения.

*

Ночью Песецкий видел себя висельником. Он безвольно свисал с потолка в огромной темной комнате, от его конечностей уходили вверх и терялись в темноте прочные прозрачные нити. Одна нить пронзала череп и впивалась в самый мозг, лишая воли. Вокруг висели такие же марионетки, вертелись и покачивались, соприкасались конечностями друг с другом, из-за чего в тишине раздавался глухой костяной стук. У кукол не было лиц, только нарисованные личины. Учитель с ужасом вглядывался в них, боясь, что его лицо сейчас выглядит точно так же.

Внезапно его схватили поперек тела чьи-то руки. Сильные, холодные, костлявые, с длинными твердыми пальцами. Грубо сорвали с нитей и швырнули навзничь на твердую поверхность. Песецкий по-прежнему не мог пошевелиться, повернуть голову, закричать. Он мог только смотреть перед собой и отчаянно моргать. Из глаз бурным потоком лились слезы, текли по вискам и собирались за ушами. Сильные руки рывком сорвали с него одежду, стальные когти вонзились в мягкое бледное тело и с влажным хрустом развели в стороны края раны. Принялись копошиться внутри, доставать и выкидывать склизкие человеческие внутренности, заменяя их ватой, опилками и тканью. Учитель не чувствовал боли, только смертельный холод и отчаяние.

Когда операция закончилась, руки грубо зашили рану толстыми черными нитками, грубыми уродливыми стежками. Из темноты снова выплыли нити, как живая паутина, впились в конечности и суставы, крючьями вонзились под ребра, залезли в нос, в рот, в уши, присосались к мозгу. Подняли вверх, к остальным марионеткам, по личинам которых текли подкрашенные цветные слезы. И тут же швырнули в жуткую пустыню, где карлик продолжал вести на холм караван пленников.

Скоморох в колпаке с бубенцами все дергал и дергал за нить, подгоняя невольников. Невидимое исполинское существо шевелилось и стонало где-то за пределами зрения. От его вздохов трескались руины, разбросанные по склону холма, сыпали вековой пылью и каменной крошкой.

Карлик снова дернул за повод.

— Скоро, — пропищал он, — вы узрите великую богиню! Милосердную мать-паучиху! Многорукую деву! Богородицу многим и невесту для одного! Скоро!

Куклы остановились и задрожали. Их головы откинулись назад и задергались в эпилептическом припадке, оглушая пространство стуком костяных погремушек. Бубенцы на колпаке шута вторили им.

— Скоро! — десятки раскрытых кукольных ртов рупорами усиливали голос скомороха.

— Скоро!

— Скоро!

— Скоро! — подхватили невольники.

Учитель пытался сопротивляться, но клубок нитей пришел в движение, потянул за нужные нервы и мышцы, слова тошнотой подкатили к горлу.

— Скоро! — громко выкрикнул он против своей воли.

*

И тут же проснулся, не в силах осознать, кто он и где. Понадобилась минута, чтобы понять, что он в своей постели. Осознание не принесло облегчения. Кошмар не отступил, а только усилился — учитель лежал, вытянувшись в струнку под одеялом, не в силах пошевелиться или что-то сказать.

Это сон, уверял он себя, просто сон. Я еще не проснулся.

На его груди сидели две маленькие фигурки, тускло отсвечивали во мраке стеклянные глазки. Учитель видел только дутые формы одежд и нелепые колпаки на маленьких головах. Когда фигуры шевелились, рожки колпаков покачивались, и колокольчики на их концах издавали тихий звон. Восседая на груди учителя, незваные гости активно шевелили в темноте короткими ручками, будто плели невидимую пряжу. Учитель поднял глаза и увидел на потолке темное живое пятно, огромного многоногого паука, который шевелил длинными лапками, спуская вниз завитки прозрачных нитей. Нити тускло светились в темноте, извиваясь в тяжелом и затхлом воздухе комнаты. Малыши на кровати подхватывали их, накручивали на руки и оплетали паутиной безвольное тело учителя.

Песецкий наконец вышел из паралича. Громко закричал, размахивая руками, вскочил, запутался в одеяле с простыней и кубарем покатился по полу. Скуля от страха, он бросился к столику, зажег керосиновую лампу и, обливаясь холодным потом, осмотрел комнату. Ни маленьких чудовищ на кровати, ни огромного паука на потолке — это ему приснилось. Или он просто не услышал, как стучат, убегая из комнаты, маленькие ножки? Может, борясь на полу с одеялом, не заметил, как паук, сжавшись, юркнул по потолку к выходу?

Дверь в комнату была приоткрыта, что только усилило тревогу. Из коридора слышались голоса, отчего Песецкий снова вздрогнул. Так необычно было слышать их в этой обители тишины, особенно ночью. Ведомый любопытством, он быстро накинул халат и, держа перед собой лампу, двинулся по коридору.