Маленькие и злые

Встречающий остановился перед гостем, едва доставая ему до середины груди, хотя учитель сам не отличался ростом. Все в этом человеке казалось смешным и нелепым, как в цирковом лилипуте. Короткие кривые ноги, подогнанный по фигуре серый костюм-тройка, большой выпирающий живот, круглое почти плоское лицо с маленьким носом и блестящая лысина. Он посмотрел на учителя снизу вверх и протянул пухлую ручку.

— Разрешите представиться, — сказал он тонким высоким голоском, — Чеслав Батлейшик.

Рука его была сухой и холодной. Рукопожатие — легким, едва ощутимым.

— Ян Песецкий.

Учитель не знал, что сказать. Перед ним, скорее всего, новый хозяин поместья. Значит, слухи о продаже оказались правдой. Где генерал и что делать теперь самому Песецкому? Неужели возвращаться назад? Он готов был расплакаться от обиды и тревожных мыслей.

— Вы устали с дороги, пан Песецкий? — Круглое детское лицо Батлейшика было обращено прямо на учителя.

— Если честно, то да. Дороги у вас, знаете ли… — Песецкий выдавил из себя вымученную улыбку.

— Дикий край, — покачал головой хозяин и повторил более многозначительно: — Дикий край.

Батлейщик развернулся и посеменил обратно к лестнице.

— Магда покажет вам вашу комнату, — резко бросил он на ходу, не оборачиваясь.

Горничная, во время разговора мужчин почти слившаяся с мебелью, снова ожила и подошла к учителю.

— Прошу за мной, пане.

Голос ее был тихим и дребезжащим, как у древней старухи.

*

Песецкому выделили комнату во флигеле. По размеру она была больше его виленской квартиры, но здесь, наверное, считалась скромной. Кровать, письменный стол, книжный шкаф (учитель пробежал глазами по потрепанным корешкам). Единственное, но большое окно выходило в парк, где стояли стеной вездесущие разлапистые ели.

Горничная Магда замерла молчаливым истуканом. Не мигая она наблюдала за Песецким, который доставал вещи из чемодана. Ему было неловко рядом с этой безмолвной женщиной. Она не подавала признаков жизни, сложив маленькие руки на переднике, пока он не посмотрел на нее в упор. Горничная вздрогнула, словно проснувшись.

— Паны ждут вас в приемной.

— А где это… э-э-э… приемная?

Песецкий заметил, что разговаривать с горничной было сродни общению с механической куклой, которых владельцы магазинов игрушек выставляли в витринах для привлечения внимания. Говорила она с паузами и остановками, будто подолгу обдумывая слова. Даже казалось странным, что не слышно тиканья и звона внутренних механизмов. Вот и сейчас она с полминуты молчала, прежде чем выдать:

— Я зайду за вами через пару минут.

Ее рот открывался и закрывался, произнося слова. И только — сама горничная при этом оставалась неподвижной. Тело вытянуто в струну, ноги вместе, руки сложены на переднике. Лицо бесстрастное, будто парализованное, лишь глаза по-прежнему сочились грустью и тоской.

Женщина резко развернулась и вышла из комнаты.

— Приведите себя в порядок и будьте готовы, пан учитель, — бросила она, скрывшись из вида; ее башмаки стучали, удаляясь по коридору.

Видимо, здесь такое в порядке вещей.

Вернулась она быстро, как и обещала.

— Идемте, — отчеканила, как строгая учительница, — вас представят пану генералу с супругой.

Значит, генерал здесь. Это несколько воодушевило Песецкого, но и добавило сомнений. Кому все-таки принадлежит поместье? Не вызывают ли его сейчас только для того, чтобы сообщить, что в его услугах больше не нуждаются? Но зачем тогда показывать комнату? Подразнить? Ладно, решил учитель, будь что будет.

Магда вела его коридорами, утопающими в пасмурной полутьме. На стенах висели картины, мирные пейзажи или монументальные портреты. По-видимому, предки семейства Пекосей — сплошь рыцари, вельможи и магнаты.

Магда шагала, ровно держа спину, четко чеканя шаг. Ну точно механическая игрушка, не хватает только ключа в спине. Интересно, надолго ли хватит завода?

Наконец они пришли, очевидно, в ту самую «приемную» — просторное помещение с камином и массивным дубовым столом, за которым сидел сам генерал Томаш Пекось, Песецкий сразу узнал его. Генерал был одет в парадный мундир, искрящийся от наград, ленточек и шнурков, в большинстве которых учитель не разбирался. Знал лишь, что Пекось имел российские медали и ордена (начинал службу еще при старом императоре Александре), французские и британские (в Великую Войну сражался в экспедиционном корпусе, а позже ­– в польских легионах на Западном фронте), конечно же, знаки отличия независимой Польши. Все это тяжелое великолепие сейчас сверкало и переливалось. Суровое лицо военного, обрамленное элегантной седой эспаньолкой и изрезанное глубокими морщинами, было бесстрастным. Живыми казались только пронзительные голубые глаза, под взглядом которых учителю почему-то снова стало не по себе, он даже неловко затоптался на месте, оставленный Магдой в центре комнаты. Сама горничная быстро поклонилась и встала у стены, снова слившись с окружением.