Маленькие милости

– Посмотрите, какой мастер комплиментов, – улыбается она. – Нет, Бобби, я родила в девятнадцать. Когда закончила школу. Сыну сейчас тоже девятнадцать, дальше сам посчитаешь.

Бобби ахает в притворном ужасе:

– Так ты на четыре года меня старше!

– Да, но сохранилась явно получше.

Бобби не помнит, когда в последний раз смеялся столь непринужденно. Через мгновение Кармен присоединяется. Она берет его за руку и плавно водит большим пальцем по центру ладони.

– Может, закажем чего-нибудь? – предлагает она.

– Да, конечно.

Но звать официантку они не торопятся. Просто сидят и изучают друг друга.

– А у тебя есть дети? – спрашивает Кармен.

– Тоже сын. Ему девять. Живет с матерью, приезжает ко мне на выходные.

– Хорошо, тогда спрошу: как бы ты поступил, если б твоему ребенку причинили вред, а полиция лишь развела бы руками?

Бобби сразу же представляет себе Брендана, его открытый взгляд и улыбку, его добродушное желание, чтобы все вокруг были счастливы. Это желание одновременно трогает и пугает. Если мир ранит его – серьезно ранит, – сумеет ли Бобби остаться целым?

– Даже не знаю… – говорит он. – Нет, конечно, я знаю, что захочу сделать, но я, как ты понимаешь, верю в закон и порядок. А вот окажись мы, допустим, среди первопоселенцев на Диком Западе лет сто назад и кто-то обидел бы моего сына?.. Тогда да, я отправил бы обидчика прямиком к Эйбу Линкольну на тот свет.

Кармен кивает:

– Я часто об этом думаю: сказать, что ты убьешь любого, кто тронет твоего ребенка, легко. Но есть законы, последствия. За убийство сажают, и выходит, что ребенок будет расти без тебя.

– Только закон и отличает нас от животного царства.

– А родители той девочки тоже так думают?

– У нее только мать.

– И что она за человек?

– Та еще штучка, – усмехается Бобби. – Будь у меня во взводе штук пять таких, мы предотвратили бы ту чертову войну в зародыше.

– Погоди, речь все еще о женщине?

– О, это особый сорт. Таких выращивают только в трущобах Южки.

– Она тебе как будто нравится.

– Ну да, – кивает он, затем замечает, как нахмурила брови Кармен. – Нет-нет-нет, ты не подумай. Не в этом смысле.

– А в каком?

– Ну… – Он задумывается. Как можно описать Мэри Пэт Феннесси? – Ее словно никто не учил, что иногда нужно остановиться. И даже не сказал, что это нормально.

– Остановиться?

– Ну или расслабиться. Не знаю, поплакать… Дать волю эмоциям… – Он подбирает слова. – Каким-нибудь кроме гнева, по крайней мере. Вот я, когда вижу сына, обнимаю его так крепко, что он просит отпустить. Я вдыхаю запах его волос, его кожи. Иногда прижимаюсь грудью к его спине, чтобы ощутить, как бьется его сердце. Он уже почти совсем взрослый и скоро станет этого стыдиться, поэтому я пользуюсь моментом, пока могу.

Она кивает, ее взгляд смягчается, а палец поглаживает его ладонь еще нежнее.

– Бьюсь об заклад, – продолжает Бобби, – эту Мэри Пэт никто так в жизни не обнимал.

– Отчего-то мне кажется, что ты хороший отец, – говорит Кармен.

– Никого нельзя назвать хорошим отцом, пока он не умер.

Она мотает головой:

– Афоризм звучит не так[35].

– Знаешь древнегреческий? – Он улыбается.

– Только философов. Монашки вдолбили.

– Терпеть не могу монашек! – выпаливает Бобби.

– Я тоже. Хотя их есть за что пожалеть. Священникам вся выпивка и признание, а им? Монастырь?

Подходит официантка, и они расцепляют руки, чтобы полистать меню и сделать заказ.

Официантка удаляется, Кармен снова кладет руку на стол и приглашающе вскидывает бровь. Бобби протягивает ей свою руку, и она накрывает ее второй ладонью.

– У этой женщины есть еще дети?

– Был сын, но он умер.

– А муж?

– Было двое. Один ушел, другой официально признан погибшим.

Кармен убирает руку, берет бокал и отпивает вина.

– Значит, если с ее дочерью и правда случилось что-то ужасное, то ей, получается, и жить больше незачем?

В это мгновение сквозь Бобби будто пролетает привидение. Могильный холодок пробирает его от макушки до пяток, а затем выходит из груди.

– Я даже не знаю, что ответить, – признается он.

* * *

После ужина Бобби провожает Кармен до дома. Она живет недалеко, в десяти минутах ходьбы от ресторана, но идут они не спеша, растягивая путь. Идут под густой листвой, источающей дневной жар, а когда пересекают Парк-сквер, улицы перед ними расходятся каньонами света и тени.

За ужином Кармен подробнее рассказала о своей работе. Она содержит временное жилье в Роксбери для женщин (часто с выводком детей), спасающихся от домашнего насилия. А сейчас, на этой тихой летней ночной улице, Бобби спрашивает, почему она занимается именно этим.

Кармен отвечает, что с детства мечтала быть юристом и какое-то время даже служить в полиции, только хоть и поступила в колледж на полную стипендию, все равно с трудом сводила концы с концами. Денег едва хватало на жилье и пропитание. Тогда кто-то из знакомых нашел ей подработку в приюте для сбежавших из дома подростков. Именно там она открыла в себе талант убеждать людей – не всех, конечно, далеко не всех, – что они способны начать новую жизнь.

– И ты подсела, – заключает Бобби.

Кармен одобрительно хлопает его по руке в знак подтверждения:

– Подсела, ага. В точку.