Маленькие милости

Мэри Пэт уже не помнит себя такой, но ощущение осталось. Ощущение страха и непонимания, откуда вокруг столько шума и ярости. Откуда эта буря гнева, которая подхватывала и трепала ее, пока перед глазами не плыло. Ей пришлось научиться идти сквозь нее, не позволяя буре сбить себя с ног.

И она была прилежной ученицей. Для Мэри Пэт нет ничего лучше, чем когда ей перечат, и ничего радостнее, чем когда ее обижают.

Она уже потратила четыре дня своей жизни на траур.

Пускай.

До конца траура еще далеко, но Мэри Пэт решает, что его можно на время отложить.

Поднявшись и выкинув лед в раковину, она достает из холодильника все пиво, затем одну за другой опорожняет банки и выбрасывает их в мусорное ведро. Та же участь постигает бутылки: виски, водка, персиковый шнапс. («Откуда у меня дома эта хрень?») Она споласкивает раковину, пока запах алкоголя не уходит, затем протирает ее полотенцами, в которые был завернут лед, и тоже выбрасывает их.

Оглядев кухню, она решает, что пусть так все и останется. С этого момента только чистота. Порядок на кухне – порядок в голове.

Мэри Пэт заливает пустые бутылки водой из-под крана и складывает их в картонную коробку. Потом добавляет туда туалетную бумагу, пакетики чипсов и арахиса, буханку хлеба. Затем берет еще одну коробку и ходит по квартире, кидая туда смену одежды на несколько дней. Достает корзину с медицинскими принадлежностями из ванной и грузит все это добро в багажник своей «Бесс».

Вернувшись в квартиру, она выкапывает из угла кладовки походную сумку Дюки. Так он ее всегда называл – «походная». Сумка из темно-зеленого брезента, и если б Дюки с ней хоть раз задержали, то обычным сроком за кражу со взломом он не отделался бы. Там его профессиональные инструменты: отмычки, стеклорез с присоской, изолента, стетоскоп, два болтореза (большой и маленький), несколько наручных часов (с давно севшими батарейками), нейлоновые чулки (вместо масок), несколько пар перчаток, пробойник, моток скотча, бинокль и наручники с ключом.

«Дюки, господи, – поражается Мэри Пэт, – наручники-то тебе зачем?»

– Неважно, – произносит она вслух. – Не знаю и знать не хочу.

Севшие часы выбрасывает, после чего идет на кухню и скидывает в сумку все заточенные ножи. Затем достает из комода полученный от Марти саквояж с деньгами и загружает обе сумки в багажник.

Поднимается в квартиру в последний раз и просто молча оглядывает ее. Здесь она прожила больше двадцати лет. Возможно, она еще вернется сюда.

А возможно, и нет.

Глава 16

Бобби выходит на парковку главного отделения Бостонского департамента полиции. На выезде торчит самый уродливый рыдван, который он видел в жизни, а на его капоте сидит Мэри Пэт Феннесси. На работу и домой Бобби ездит на метро; парковка как раз выходит на переулок, плавной кривой ведущий к станции. Миссис Феннесси поставила свою «машину» аккурат поперек дороги – явно поджидает его.

Бобби приближается и закуривает:

– Эта хреновина хоть техосмотр прошла?

– На все сто, – отвечает Мэри Пэт.

Бобби обходит драндулет кругом. У него такой вид, будто стоит слегка дунуть и он развалится на части, словно в мультике. Бобби ухмыляется, увидев подвязанный бечевкой глушитель (это точно против правил), и поражается абсолютно лысой резине – попка у младенца не такая гладкая, как эти колеса. Нагнувшись, Бобби смотрит под днище, но тормозные колодки или другие детали там не болтаются. Что ж, могло быть хуже…

– На все сто, говорите? – произносит он, возвращаясь к капоту и сидящей на нем Мэри Пэт.

Та усмехается уголками губ:

– Ну ладно, может, на девяносто.

– По мне, так на шестьдесят, не больше.

Вблизи женщина выглядит так, будто на нее напали ожившие деревья из сказки. Просто хлестали ее по лицу своими тонкими ветками, пока она не дошла до другого конца чащи. На шее у нее большой кусок телесного пластыря, почти сливающийся с кожей. Руки все в ссадинах, костяшки пальцев распухли. На ней белая в желтую клетку блузка без рукавов, голубые джинсы, слегка закатанные снизу, и матерчатые низкие кеды «Конверс». Глаза у нее слишком уж горящие, на вкус Бобби. Такой огонек однозначно говорит о том, что человека не урезонить.

Он широким кивком указывает на порезы, синяки и пластыри.

– Не сильно болит?

– Вы еще тех других не видели, – отмахивается Мэри Пэт.

– Других?

Она кивает.

– Бесят дуры, которые не знают, что раз затеял драку, то будь готов довести ее до конца.

Губы у Бобби сами собой расплываются в улыбке.

– Чем могу помочь, миссис Феннесси?

– Зовите меня Мэри Пэт.

– Хорошо, Мэри Пэт, чем я могу помочь?

– Да вот, хотела узнать, ищете ли вы еще мою дочь.

– Конечно, ищем! Можете сообщить, где она?

На мгновение сквозь огонек в ее глазах мелькает смятение и боль, но только на мгновение.

– Не могу, – говорит Мэри Пэт.

– Тогда для чего вы здесь?

– Мне будет проще ее искать, если я буду знать, зачем она вам – на самом деле.

Бобби выжидающе склоняет голову набок.

– Что молчите? – спрашивает Мэри Пэт.

– Вы и сами знаете, зачем она нам.

– Вам кажется, что она была на той платформе в ночь гибели Огги Уильямсона.